Лето страха

Я снова стоял в прачечной, прислонившись к стиральной машине и глядя в открытую дверь на росший во дворе эвкалипт.

И вдруг услышал рядом с собой чье-то слабое, едва уловимое дыхание. Очень близко.

Мне понадобилось не более секунды на то, чтобы догадаться, чье это именно дыхание. Я замер без движения. Сначала предположил, что пес сопит за бельевой корзинкой. А может, спящий на полке кот? Непонятно почему, я сильно испугался. Даже не моргал.

Звук исходил откуда-то снизу и в то же время откуда-то спереди от меня.

На какое-то мгновение он смолк, но тут же возник снова.

Очень тихо я склонился над сушилкой и потянул дверцу на себя.

"Господи, пожалуйста!" — попросил мысленно.

Внутри камеры вспыхнул свет, и я увидел два человеческих глаза. Я опустился на колени и протянул руки.

— Все кончено, — сказал я. — Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Ты можешь выйти отсюда, Ким.

Она вылезла и — тут же попала в мои объятия.

На вид ей было года четыре, от силы пять. Она судорожно дышала.

С ней на руках я вышел под солнце. Девочка уткнулась мне в шею.

— Мама так кричала, а я слышала удары. Мамочка громко кричала, а потом перестала.

— Ким, ты видела его?

Я почувствовал, как она кивнула, уткнувшись мне в шею.

— Он такой большой, волосатый, и у него красная бита.

— Вроде бейсбольной, да?

— Когда он вышел от папы и мамы... Я хочу к папе и маме.

Я принялся качать девочку. И легонько похлопывал ее по спине. И подставлял солнечным, лучам ее голову. В волосах запутались куски засохшей рвоты, произошедшей в приступе дикого ужаса.

— Ты видела его лицо?

— Он волосатый гигант. И одет в зеленый костюм... Я хочу к маме и папе.

Я понес ее в дом, через коридор и гостиную. Мартин и Карен все еще были там, возле стереосистемы.

— О, Бог мой! — промолвила Карен. Она двинулась к нам через комнату сначала солидным шагом, а на половине пути сорвалась на бег. Выхватила Ким из моих объятий, прижала к себе и понесла к выходу.

Мартин и я остались одни. Сквозившая в его взгляде неприязнь явно действовала мне на нервы.

— В доме Эмбер тоже была пленка? — спросил я.

Он кивнул, и выражение его лица смягчилось.

— Ты прослушал ее?

— Один раз. Тот же невнятный бред, что и на этой. И голос тот же.

— Да. То же самое дерьмо. Он заранее перемотал ее и вставил кассету. А обнаружил я ее потому, что магнитофон оставался включенным, и это показалось мне странным.

— Таким образом, Марти, получается, и Эмбер убил Полуночный Глаз?

— Кому-то надо, чтобы именно так и подумали.

— Но, насколько я понимаю, Полуночный Глаз не увозит свои жертвы в полиэтиленовых мешках.

— Так же, как не застилает кровати и не перекрашивает стены.

— Что же, черт побери, такое творится?

Улыбка, появившаяся на лице Марти после моих слов, показалась мне определенно странной.

— Все не так уж и сложно, Расс.

Сначала я пропустил его фразу мимо ушей, так как в первое мгновение не понял ее смысла и еще не посмотрел на себя глазами Мартина Пэриша. Но неожиданно до меня начало доходить... и легкий спазм страха сжал мое сердце.

— Где она сейчас? Я имею в виду пленку, что была в доме Эмбер?

— Во вторую ночь, когда я застал там тебя, ее уже не было. Как и самой Эмбер.

И тут меня наконец осенило, причем прозрение было внезапным и ярким, как удар кулака под дых. Марти считает: это я убил Эмбер. В его глазах я прочитал уверенность — несокрушимую, как вера.

— Грейс утверждает: в ту ночь ее там не было, — сказал я.

— Значит, один из нас — лжец.

— А возможно, и убийца. Марти?

Когда он заговорил, на его лице снова появилась улыбка.

— Признаюсь, Монро, всех их порешил именно я. Никак, знаешь ли, не могу остановиться — такое приятное чувство всякий раз возникает. А сейчас извини — надо собрать улики, чтобы можно было арестовать самого себя.

Глава 9

Когда я вернулся домой, Грейс и Изабелла сидели на крыльце. Иззи — в своем инвалидном кресле, а Грейс пристроилась на ступеньке. Мое сердце слегка екнуло, несмотря на то что вроде они беседовали вполне мирно. На какое-то мгновение увиденное в доме Виннов как бы растворилось, а единственно важным стало вот это — действие, вершащееся на крыльце моего дома. Я ощутил всех нас — вместе, единой семьей.

Обняв Иззи, я обратил внимание на ее необычный наряд — украшенную блестками тенниску, подобранные в тон ей шляпку и сережки, широченные пляжные брюки, с броским красно-черно-оранжевым рисунком, и привычные теннисные тапочки, но — с блестящими шнурками. На лицо наложен свежий грим, а сама она благоухает духами.

Грейс позволила обнять также и себя.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — сказал я Изабелле.

— Г-г-грейс помогла мне. У нее вкус лучше, чем у т-т-тебя.

— И наверняка терпения тоже побольше, — добавил я.

— У нее просто потрясающие наряды, — сказала Грейс. Она одарила меня взглядом, в котором светилась невысказанная гордость.

Я был совершенно неспособен с ходу понять, каким образом ей удалось так быстро найти путь к сердцу Иззи, но чувствовал — между ними установилось перемирие. А после этого, по-видимому, возникла потребность привести себя в порядок.