Лето Святого Мартина. Шкура льва.

— Удивительно, что нет. На самом деле, удивительно! О, Гортензию, милую, незапятнанную голубку, винить нельзя! Чего же она заслуживает в таком случае?

— Жалости, мадам, — сказал его светлость, неожиданно вскипев, — ибо ее угораздило послушать вашего бесчестного сына.

— Моего сына? Моего сына? — воскликнула графиня, срываясь на визг и покраснев до такой степени, что не стало видно безобразных румян на ее лице. — А разве он не является и вашим сыном, милорд?

— Бывают минуты, — через силу выговорил он, — когда мне верится в это с трудом.

Уж кому-кому, а ее светлости по натуре несловоохотливый лорд Остермор наговорил необычайно много. Это был настоящий мятеж. Она хватала ртом воздух, стараясь подыскать нужные слова. Между тем милорд продолжал с совершенно нехарактерным для него красноречием, вызванным пристрастным отношением к сыну:

— Он позорит свое имя! И всегда позорил. Еще мальчиком он показал себя лжецом и вором, и, воздайся ему по заслугам, он бы уже давным-давно был в Ньюгейте[58] — и это в лучшем случае. Теперь, повзрослев, он стал безудержным развратником, пьяницей, повесой и скандалистом. Таким я давно его знал, но сегодня он продемонстрировал себя с еще худшей стороны. Я-то думал, что хотя бы моя подопечная неуязвима для его низости. Это последняя капля. Я не могу простить такое. Я отрекусь от него. Его ноги больше не будет в моем доме. Пусть он и дальше якшается с герцогом Уортоном и прочими своими беспутными дружками из клуба «Пламя преисподней». Я же для него потерян. Потерян, говорю вам!

Леди Остермор с трудом сглотнула. Цвет ее лица под румянами из багрового стал пепельным.

— А я, значит, должна терпеть присутствие этой развратницы?

— Милорд! О милорд, разрешите мне уйти, — с мольбой в голосе проговорила Гортензия.

— Скатертью дорога, — глумливо произнесла ее светлость. — Уходи! И лучше всего — обратно к нему. Неужели ты думала, что тебе будет куда вернуться?

Девушка снова умоляюще повернулась к своему опекуну. Но графиня, пришедшая в ярость оттого, что ее игнорируют, устремилась к ней и схватила ее за запястье своей напоминающей клешню рукой.

— Отвечай мне! Зачем ты вернулась? Что теперь прикажешь с тобой, бесстыдницей, делать? Где мы найдем тебе мужа?

— Мне не нужен муж, мадам, — сказала Гортензия.

— Желаешь, значит, умереть старой девой? Чушь! Этого ты не хочешь, голубушка, но это мы тебе можем устроить. Так где мы теперь найдем тебе мужа?

Ее взгляд остановился на стоявшем у одного из окон мистере Кэрилле, на обычно бесстрастном лице которого было написано отвращение.

— Может быть, джентльмен из Франции — джентльмен, который тебя спас, — усмехнулась она, — подскажет нам подходящую кандидатуру?

— С превеликим удовольствием, мадам. — Ответ мистера Кэрилла испугал всех, в том числе и его самого. Осознав, что сказал липшее, руководствуясь собственным чувством, он добавил: — Я упомянул об этом лишь для того, чтобы показать вашей светлости, сколь ошибочны ваши заключения.

Пораженная графиня ослабила свою хватку на запястье Гортензии и оглядела мистера Кэрилла с ног до головы взглядом, полным презрения.

— Черт подери! — выругалась она. — Значит, насколько я поняла, ее спасение — как вы это называете — вами было не случайно?

— Совершенно верно, мадам, и оказалось весьма счастливой случайностью для вашего сына.

— Для моего сына? Что вы имеете в виду?

— Оно спасло его от повешения, ваша светлость, — сообщил ей мистер Кэрилл, давая иную пищу для размышлений и отвлекая от травли Гортензии.

— От повешения? — выдохнула она. — Вы говорите о лорде Ротерби?

— Да, о нем, и все сказанное — абсолютная правда, — вставил граф. — Знаете ли вы — да где вам! — до какой степени дошел ваш драгоценный сынок в своих злодеяниях? В Мэйдстоуне, где я настиг их — в «Адаме и Еве», — с ними был липовый священник, помогавший ему склонить бедняжку к фиктивному браку.

Ее светлость вытаращила глаза.

— К фиктивному браку? — эхом отозвалась она. — К браку? Неужели! — И снова она издала свой неприятный смешок. — Так не она ли настаивала на нем, эта недотрога? Вы поражаете меня!

— Очевидно, дорогая, вы не понимаете. Если бы священник лорда Ротерби не был изобличен присутствующим здесь мистером Кэриллом…

— Вы хотите заставить меня поверить, что этот человек не являлся священником?

— О! — вскричала Гортензия. — У вашей светлости черная душа. Да простит вас Господь!

— А вот кто простит тебя? — огрызнулась графиня.

— Я не нуждаюсь в прощении, ибо не совершила ничего дурного. Глупость — признаю. Я потеряла разум, послушавшись негодяя.

Леди Остермор собирала силы для новой атаки. Но мистер Кэрилл предугадал ее. С его стороны это, несомненно, было большой дерзостью, однако он не мог не видеть состояния Гортензии. К тому же он почувствовал, что даже лорд Остермор более не способен перечить супруге.

— В ваших же интересах, мадам, было бы помнить о том, — начал он своим удивительно четким голосом, — что лорд Ротерби даже теперь ни в коей мере не избавлен от опасности.