Лето у моря

Больница разместилась у въезда в город — несколько небольших зданий, разделенных дорожками и сквериками. Эльза была тут впервые. Она остановилась у дверей с надписью: «Неотложная помощь». Только что подъехала санитарная машина, из нее выгружали носилки с раненым, их пронесли мимо Эльзы, когда та помогала Жанне выйти, — раненому не было и двадцати лет, он громко кричал, мотая головой. Перед окошечком приемной ждали несколько человек; вдоль стены, напротив лестницы и лифта, стояли в ряд стулья, Жанна рухнула на один из них в нескольких метрах от раненого юноши, не перестававшего кричать, казалось, он был без сознания: безостановочно мотая головой, он твердил что-то невнятное, потом Эльза все-таки разобрала имя: «Джейн». Он повторял его несколько минут, размеренно, как часовой маятник: «Джейн, Джейн, Джейн, Джейн, Джейн». И замолк, только когда перехватило дыхание. Перед Эльзой, у окошечка, сельский полицейский диктовал регистраторше имя раненого, проклиная «психованных молодых мотоциклистов». «На месте этого мальчика мог оказаться Тома», — подумала Эльза. Она сама подарила ему мотоцикл, о котором он давно мечтал, сразу после экзамена на бакалавра — вот уже почти три месяца назад. Он тогда еще не достиг возраста, необходимого для получения прав, и в Париже мотоцикл стоял почти целый месяц в его комнате у стены, между кроватью и столом, так, чтобы машина всегда была перед глазами. Нередко Эльза заставала его лежащим на постели — подложив руки под голову, он слушал музыку и созерцал сокровище, которое ему вскоре предстояло оседлать.

Эльза смотрела на молодого американца, быть может пересекшего океан, чтобы умереть в этой больничке на берегу Средиземного моря, и ее взгляд, следуя дальше, остановился на Жанне, которая изогнулась на своем стуле, откинув голову назад, прижав руки к пояснице, стиснув челюсти. Эльза подумала о Франсуа — вчера, когда они, счастливые, наслаждались здесь солнцем и прохладой, лесом и морем, его уже не было в живых.

Покончив с регистрацией, Эльза вернулась к Жанне и предложила немного пройтись перед домом, пока ее не вызовут. Тома будет спокойнее, если он их увидит, сказала она, он ведь остался возле машины. Но Жанна чувствовала себя усталой и предпочла не двигаться с места. Эльза села возле нее, взяла за руку. Когда у Жанны начались очередные схватки, Эльза бессознательно стала дышать, как ее обучали когда-то, готовя к родам, и в течение нескольких минут Жанна вторила ей, но потом опять сникла, безразличная ко всему. Она, казалось, совершенно обессилела, мысли ее витали где-то далеко. Пришла сестра, и Жанна покорно последовала за ней.

Юноша на носилках все еще ждал, голова его больше не двигалась, глаза были закрыты, при каждом выдохе вырывался стон.

Эльза вернулась к Тома. Пюк мирно спал.

— Когда она родит? — спросил Тома.

— Не знаю. Может, вернешься домой?

— Я не устал, — сказал он.

Эльза взглянула на сына и опять, как утром, подумала, что он очень изменился.

— Франсуа был членом какой-нибудь партии? — спросил он.

— Нет, не думаю, — сказала она. — Гийом долго был в КП. Он вышел в пятьдесят шестом.

— Но продолжал заниматься политикой?

— На свой лад, да.

Она рассказала ему, как Франсуа как-то вечером неожиданно пришел к ней. Это было уже после смерти Гийома, но с Жанной он был тогда еще незнаком. Он был в полной растерянности. Ни одна партия его не удовлетворяет, говорил он, а хочется действовать, приносить пользу. Он уже работал тогда как фотограф для одного еженедельника; потом он ушел из редакции, поступил в информационное агентство и попросил, чтобы его послали туда, где идет война.

Эльза села, повернувшись к Тома, впервые за долгое время он ее о чем-то спрашивал.

— А Жанна член партии?

— Да, она коммунистка. Она говорила, что теперь в партии многое изменилось. Но Франсуа так и не захотел вступить, наверно, из-за того, что пережил Гийом. Они, кажется, вели нескончаемые споры на этот счет. Родители Жанны были далеки от политики.

Тома глядел в небо, потом опустил голову.

— Я сволочь, — сказал он. Губы его дрожали. — Теперь я буду жить совсем по-другому.

— Ты не сволочь, в тебе нет ничего сволочного, ничего.

Ночь была безлунная, она едва различала лицо сына.

— Я не знаю никого, кто был бы менее сволочью, чем ты, — добавила она.

Она не обняла его, боясь, как бы он не замкнулся и не пожалел о своей откровенности. Иногда проносилась машина, ненадолго освещая белый фасад и олеандры. Лебедь мерцал в зените, раскинув свои крылья в бездонной синеве неба, на краю Млечного Пути.

— Ступай к Жанне, — сказал он, — я побуду здесь.

Эльза вернулась в больницу, раненого юноши уже не было, она спросила о нем проходившего мимо санитара, и тот ответил, что пришел хирург, сейчас делают снимки, чтобы установить место перелома, опасаются внутреннего кровоизлияния. Ей сказали, что Жанна уже в родильном отделении.