Лето в Михалувке и Вильгельмувке

— Идемте, дети, я вам расскажу интересную историю, — сказал как-то мальчикам этот воспитатель.

И мальчики целой толпой, человек сто, подбежали к нему слушать рассказ.

— Сядем здесь, — предлагает один.

— Нет, пойдем подальше в лес, — говорит воспитатель, гордясь тем, что столько ребят идут за ним, чтобы его послушать.

И так дошли они до самой опушки и расселись большим полукругом.

— Не толкайтесь, я буду говорить громко, всем слышно будет, — говорит воспитатель, а сам доволен, что каждый так старается сесть поближе, лишь бы ничего не пропустить. — Ну, тише, начинаю. Однажды…

Вдруг Бромберг, тот самый, у которого на блузе только петли, а пуговиц ни одной, повернулся, привстал на одно колено и, глядя вдаль, объявил тоном человека, который не может ошибиться:

— Вон овцы идут.

В самом деле, по дороге гнали стадо овец.

Овцы шли в облаке пыли, беспорядочно толкаясь, смешные, пугливые. И мальчики, все как один, сорвались с места, забыв про интересную историю, и помчались смотреть на овец.

А воспитатель остался в одиночестве. В эту минуту ему, правда, было не по себе, но зато с тех пор он меньше верит в свой талант рассказчика и потому стал скромнее, а значит, и умнее. Овцы научили его уму-разуму.

Глава семнадцатая «Разбойничье гнездо». — Свидетельница из деревни. — Прощание.

Хотя бы один раз за лето должно случиться какое-нибудь ужасное происшествие. Два года назад по колонии проезжал в бричке адвокат из Люблина, а мальчики стали бросать в него шишками. Адвокат хотел потом написать в газету, что колонисты нападают на людей, но в конце концов простил мальчишек. В прошлом году три мальчика пошли купаться, сели в лодку, а лодку снесло течением. Хорошо, что мельник вовремя подоспел на помощь. А в этом году по колонии прошел слух, что наши ребята забросали камнями проходившего мимо дурачка-еврея и разбили ему голову так, что у бедняги кровь ручьем хлынула. Какая-то деревенская женщина сжалилась над ним, промыла ему рану и напоила молоком на дорогу.

В этом скверном деле заподозрены пятеро.

Так как же это было?..

По дороге через колонистский лес шел еврей с мешком за плечами и парой дырявых сапог в руках. Шел и сам с собой разговаривал.

Мальчики увидали его и ну смеяться, а он им язык показал. Тогда кто-то бросил ему в сапог шишку, а сапог был дырявый, и шишка выпала. А другой спрашивает, что он в мешке несет.

— В этом мешке десять раз по десяти тысяч рублей, — говорит еврей.

Мальчик стал просить, чтобы он дал ему рубль, раз он такой богатый.

Ну, а потом что?

Вот и все, еврей пошел своей дорогой, а они остались играть в лесу.

Прибежала, запыхавшись, баба из деревни рассказать, как было дело.

Какие там два ведра крови, кто такую небылицу наплел? Она этого дурачка знает: он всегда тут вертится, в их краях. Ну да, дала ему молока. А потом велела идти в колонию — там, может, и мяса дадут, — да он не захотел, говорит, мальчишки эти сущие разбойники. Уж что правда, то правда: «Разбойники, — говорит, — камнями в меня бросались». И то сказать, видно, что бросались, — шея-то у него оцарапана. Известно, парнишки. У нее двое, так сладу с ними нет, а тут такая орава! Молодые они еще, глупые. Уж пусть их господа очень-то строго не наказывают: вырастут, сами поумнеют.

Так, значит, правда, что колонисты бросали в дурачка камнями и оцарапали ему шею?

— Как же это могло случиться? Идет по дороге слабый, больной человек. Он один, а вас сто пятьдесят. Он больной, а вы здоровые. Он голодный, вы сытые. Он печален, а вы веселитесь. И в этого одинокого, голодного человека вы бросаете камнями. Что же, колония — это разбойничье гнездо? Нет, этого не могло быть! Но ведь вы не хотите сказать правду!

И тут случилось вот что: один из мальчиков расплакался, другой заявил, что все расскажет, даже если его за это отправят обратно в Варшаву; и в эту минуту раздался звонок, созывающий всех на полдник.

Первый раз за все время мы шли на веранду без песен, с опущенными головами, и молча сели за стол. Первый раз горбушки раздали не по справедливости, а как пришлось. Все переглянулись, но никто не напомнил воспитателю, что горбушки раздали не по справедливости.

Сразу после полдника мальчики пришли с повинной:

— Мы скажем правду.

Они бросали шишками, но не в дурачка, а в мешок, который он нес за плечами. Бросали в мешок, как в мишень: кто попадет? Они поступили плохо, не подумав, и готовы понести наказание.

— Ну хорошо: вас здесь четверо. Идите все четверо в спальню и сами подумайте, как вас наказать.

Но тут объявился и пятый:

— Я тоже хочу пойти в спальню, господин воспитатель.

— Почему? — удивился воспитатель.

— Потому что я тоже бросал.

— Почему же ты раньше не сознался?

— Я думал, нас отправят в Варшаву.

— И другие, наверное, так думали, а ведь сознались. Нет, теперь уже поздно.

Четыре мальчика вынесли сами себе такой приговор:

— Мы отсидим три часа в карцере и до конца смены не получим ни мячиков, ни шашек, ни домино.

Приговор очень суровый. Согласится ли группа с таким наказанием?