Лето в пионерском галстуке

— Нет, тебе это навредит, — сказал тот серьёзно и вдруг усмехнулся: — Юра, о чём мы вообще говорим?

— Не знаю… — с усилием выдохнул тот и, наплевав на стеснение, прижался губами к его губам.

Задыхаясь от волнения и восторга, боялся, что Володя снова оттолкнет, но этого не случилось. Поцелуй был невинным и очень долгим. Но даже если бы он длился вечность, Юрке бы не хватило. Но о другом он не мог и мечтать. А Володя, видимо, мог.

Он протянул руку и коснулся прядки чёлки на Юркином лбу и сказал:

— Давно мечтал это сделать.

И заправил прядку назад, нежно погладил ухо и висок. Это было щёкотно, но так приятно, что Юрка качнул головой и прижался виском к Володиным пальцам. Вышло, будто поластился как кот.

Володя ласково усмехнулся.

В ответ он снова взял его руки в свои. Молча провёл носом по Юркиной щеке. От удовольствия и нежности, которой в этом жесте было больше, чем во всех поцелуях вместе взятых, Юрку распирало изнутри.

Они пробыли здесь, прячась за памятником, сидя на коленях друг перед другом и держась за руки до тех пор, пока небо из чёрного не стало чернильно-синим. Володя оборачивался на каждый шорох, хотя отчетливо слышалось, что это не люди ходят, а в лесу падают шишки, или дует ветер, или далеко-далеко отсюда хлопает ставня. Но как бы ни было опасно и страшно ему, наверное, не хотелось уходить отсюда так же сильно, как и Юрке.

Потом Юрка долго не мог уснуть — от полных сумасшедшего счастья мыслей сердце выбивало чечетку. Уснешь тут, когда внутри грохочет, а внутренний голос отказывается замолкать, притом не шепчет или бурчит, а верещит от радости. Руки так и тянутся открыть окно, а ноги — помчаться в вожатскую, и хочется обвиться всеми конечностями вокруг Володи и никогда не отпускать. Хотя нет, лучше сначала украсть его, утащить в тёмный уголок и уже там обвиться. А вообще-то все равно где обвиваться, хоть посреди площади, лишь бы никто не мешал! Юрка так и не решил, при каких обстоятельствах собирается превращаться в плющ, как провалился в сон, такой же путаный по содержанию.

* * *

Юра несколько раз моргнул, оглянулся по сторонам. Дождь начался снова, ветер немного усилился, бросая в лицо холодные капли. Потрескавшаяся асфальтовая дорожка вела дальше — к спортплощадке, на которой раньше проходила утренняя разминка. Здесь всё выглядело не многим лучше, чем в остальном лагере. Разве что на подиуме, где стояли, показывая упражнения физруки, на удивление неплохо сохранился большой плакат-растяжка. От ветра и дождей его прикрывал длинный навес, поэтому на выгоревшем полотне можно было разглядеть нарисованных спортсменов, пересекающих финишную прямую, и надпись «Все мировые рекорды должны быть наши».

С другой стороны спортплощадки раньше находился бассейн под открытым небом на двадцать пять метров. В нём часто устраивали заплывы на скорость, и Юра помнил резкие свистки, всплески и голоса командующих вожатых так хорошо, будто это было вчера. Но в реальности от бассейна осталась только большая и глубокая яма, обвалившаяся у дальнего края. Со стенок осыпалась мелкая плитка, на дне скопилась дождевая вода, которая уже позеленела и заболотилась. Только возвышения для прыжков с полустертыми номерами дорожек могли сказать случайному путнику о том, что когда-то тут был бассейн.