Лето в пионерском галстуке

И сколько здесь бывает драм:
Серёжа сбавил килограмм,
И долго ахал и стонал
Весь медицинский персонал.

Вдруг изменился наш режим:

С утра на речку мы бежим…

Вдруг раздался невнятный шелест, потом — ужасающий треск. Потом тишина. Отряды захохотали в голос — у Митьки отобрали микрофон!

Получаса не прошло, как к ним явился сам герой дня — Митька, который с ходу сообщил Юрке важную новость: теперь и сам Митька привлечён к спектаклю. Но в отместку за стихи Ольга Леонидовна поручила ему одну из самых тяжёлых работ — поднимать занавес. Юрке было жаль, что харизматичному Митьке не дали роли, но в целом он всё равно был рад — главное, что занавес поднимать придётся не Юрке.

В отряд как обычно маршировали строем. Юрка по традиции шёл впереди, рядом с Ванькой, а прямо за ними — следующие по росту пионеры — Полина и Ксюша. Девчата громко шептались. Вдруг в разговор вклинилась идущая за ними Ульяна и взволнованно защебетала:

— Девчат, представляете, мне на пляже кто-то записку подкинул. Я одеваться стала, смотрю, что-то выпало, бумажка…

— Что там? — грубо перебила Ксюша.

— Дай почитать, ну дай-дай, — оживилась Полина.

— Вань, у нас завтра соревнования с вожатыми будут перед концертом? Линейка. Потом соревнования — вожатые против пионеров. Потом концерт, так ведь? — совершенно не зная, чем себя занять, спросил Юрка. Он и так был в курсе, последовательность мероприятий назвал верно, просто надеялся, что Ванька может знать что-нибудь ещё. Но тот молчал, подслушивая, о чём говорят девчата.

— «Ты мне нравишься…» Ого! Здорово, Уль! «Ты мне нравишься»! — обрадовалась Полина. — От кого это, не знаешь?

— Юр! Конев! — позвала Ксюша, Юрка аж вздрогнул. Он ни при чём!

— М?

— А ты не видел случайно, пока мы плавали, к нашим вещам кто подходил?

— Конечно, не видел. Дались мне ваши вещи!

— А может, это ты? Ты подкинул записку, а, Юрчик? — захихикала Ульяна.

Юрка лишь цокнул языком и закатил глаза, поймав на себе ревнивый взгляд идущего неподалёку Митьки.

Юрке удалось встретиться с Володей только в отбой. Взглянув в его глаза, он понял, что Володя ждал встречи не меньше, а может быть, даже больше. Чуть наклонив голову, он смотрел пристально и нежно. Молчал, но Юрке и не нужны были слова. Он понимал, что у него самого их не хватит, чтобы хотя бы мысленно описать тот восторг, который он испытывал от Володиной близости. Дух захватывало от понимания, что между ними есть эта самая близость, как она пронзает их и как прочно связывает. Юрка мечтал только об одном — поскорее его поцеловать.

Похоже, что и Володя хотел того же: без лишних разговоров кивнул Юрке в сторону реки, и они, не сговариваясь, отправились к иве.

Оказавшись под её кроной, Юрка подумал, что, наверное, это и есть абсолютное счастье — не помня и не чувствуя самого себя, касаться Володиного лица щекой, тереться носом, прижиматься губами. Слышать его дыхание, чувствовать его запах, видеть, как дрожат его ресницы за стёклами очков. «Это сон», — твердил себе Юрка, но не его, а всего мира вокруг. Говорят, что сон — это маленькая смерть, и всё вокруг действительно будто вымерло. Только ветер касался кожи, тёплыми порывами колыхал ветви ивы, и из-под них вырывались и вспыхивали солнечные лучи.

Володя хотел спать. Он то и дело давил на усталые глаза пальцами, постоянно зевал, но на предложение Юрки о том, чтобы подремать, резко ответил отказом:

— У нас осталось слишком мало времени. А заняться, наоборот, есть много чем.

У Юрки перехватило дыхание.

— И чем займёмся?

— Давай порепетируем текст.

У Юрки не было конкретных планов. Боясь собственных мыслей, он даже ни о чём не мечтал. Но здесь и сейчас, наконец оставшись наедине, учить роль?..

— Почему бы и нет? — деланно улыбнулся он и начал: — «Фы ведь из Ленинград? Фаш город дафно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлерофскому командофанию…»

Текст был интересным и легко отвлекал от полных разочарования мыслей. К тому же Юрка очень забавно пародировал немецкую речь, так что они с Володей оба развеселились, а потом даже расхохотались. Володя отобрал у Юрки текст и сам начал читать, но «фыкал», как говорил Юрка, слишком неправдоподобно:

— Володь, ты переигрываешь. Не надо бросаться в крайность. Тут гармония нужна, как в музыке. Вот смотри…

Но Володя резко перебил его.

— Юр, а знаешь, ты очень красивый, когда играешь…

«Красивый, красивый, красивый» эхом прокатилось в мыслях. У Юрки поплыло в глазах, и всякие немцы, «фыканья» и прочее мигом вылетело из головы. Он сидел и смущённо смотрел на Володю, а тот говорил тихо и ласково:

— У тебя вид такой интересный, одухотворённый, но сосредоточенный. Ты, наверное, даже не замечаешь, что вообще не сидишь спокойно — раскачиваешься, иногда подпеваешь себе, а иногда закусываешь губу. Так это здорово смотрится: вот вроде бы ты здесь со мной, сидишь рядом, но на самом деле ты где-то очень далеко. Я смотрю на тебя и гадаю, где ты? Занимайся почаще, мне это так нравится…