Лето волков

Пластинка продолжает напоминать про «радость вечерней порой» и про то, что «ты, только ты…». Валерик забывает о своем чудесном музыкальном ящике и присматривается к Тосе. Это не ускользает от Климаря.

– Морячок! – забойщик пальцем подзывает Валерика, притягивает за руку и шепчет что-то, поглядывая в сторону девушки.

Морячок расцветает, на лице возникает улыбка сердцееда и победителя, он кивает и ставит иглу в начало пластинки. И опять звучат слова о счастье, встреченном вечерней порой.

Валерик, покачиваясь по-флотски, скользящим палубным шагом подходит к Тосе, принимается говорить, делает приглашающий к танцу жест, но девушка отрицательно качает головой и отступает назад. Ее взгляд ищет лейтенанта.

Валерик, смеясь, хватает застенчивую гостью за руку, тащит к себе, стараясь обнять ее для танца. Тося гибко отклоняется назад, пробует вырваться. Но морячок держит твердо.

– Та что ж ты так! Это ж не дикие пляски, а танго, культурный танец. Причаливай до нашего кораблю.

Все смеются, подбадривая Валерика.

– Давай, морячок!

– Нехай покаже себя!

– Хочь и немая, а ноги есть, станцюет!

Климарь подсаживается к гончару. Семеренков делал попытку встать, но Климарь придавливает его тяжелой рукой.

– Она боится, она боится! – бормочет гончар. – Ее нельзя силой! Ей плохо станет!

– Ничего, зараз свыкнется! – смеется Климарь.

Валерик, наконец, обхватывает девушку за талию. Пальцы его легли чуть пониже спины, как на бесшабашной танцульке в приморском парке.

– Клади руку на плечо, не стесняйся. Качайся, как лодочка на волне! Ну, не упирайся! Не упирайся, говорю. Ну, шо ты, как плашкоут против ветра!

Тося пробует сказать «отпусти», но получается лишь протяжный звук. Морячок, обхватив девушку, крепко прижал ее к себе, словно прилип.

27

Иван шел по улице, прислушиваясь к усилившемуся гомону на гулянке. Босоногий Васька примчался, как загнанный заяц.

– Дядя Ваня… там Тоська ваша! Идить скорее!

Лейтенант побежал.

– А этот, Климарь, у него пистолет здоровый черный! Варя дала!

У калитки Иван сунул «дегтярь» растерянному Попеленко. И ворвался в самый центр возмущения, расталкивая танцоров. На него не обратили внимания. Всех занимала сцена с Валериком и Тосей.

– Давай, морячок! – кричал старший Голендуха. – А мы музыки добавим!

– Не, це не то! – говорил второй. – В старое время упрашивали дивчину с поклоном, понимали подход… треба эдак-то, по-кавалерски!

– Да чудна́я она, не совсем того… – говорила Орина.

– Покажись дивчина! – кричал забывший о свинопоголовье Яцко. – На сто про́центов!

На лице девушки были отчаяние, неподдельный испуг. Она боялась хватких мужских рук. Она видела лишь раскрытые в смехе или криках подбадривания рты окружающих людей.

28

Иван положил руку на плечо Валерика. Морячок на миг оглянулся.

– Не лезь, пехота!

Рука лейтенанта не давала ему танцевать.

– Штурвал отверни, – грозно сказал морячок и оставил девушку.

Он увидел искаженное лицо лейтенанта. И тут же получил в подбородок. Морячок поднялся с достоинством. Отряхнулся, вытер платочком лицо. Музыка продолжалась.

– Зачем же на людях? Некультурно, пехота. Отойдем?

Гулянка загалдела. Сочувствие было на стороне Валерика. Разве так разбивают пары – с мордобоем? О сватовстве знали лишь немногие.

Кривендиха обрушилась на Серафиму как на самую близкую цель.

– Шой-то твой Капелюх танцювать хлопцу не дает?

– Думает, ястребок, так можно по обличью? – яростно поддержала Тарасовна выкрик Кривендихи.

– Много им дадено, начальству! – продолжала Кривендиха.

Иван и Валерик, сопровождаемые оживленной кучкой пацанов, среди которых был и Васька, шагали к пустырю за садом. Музыка, наконец, смолкла, лишь равномерно потрескивала игла, выписывая круги на пластинке.

Серафима ухватила Тосю, которая рвалась к месту схватки.

– Внученька, не надо! Шо, сама драться пойдешь? Не положено. Подерутся та остынут.

Кривендиха продолжала атаку по всем правилам деревенской свары.

– Подумаешь, лейтенант! Мой первой статьи старшина, первой! Его культуре выучили. А твой – по морде! И при этом без всякого уважения!

– «Старшина!» Да там, где мой воевал, такие старшины́ сортиры чистят!

– Мой на пять дней прибыл за геройство, а твой жирует та по бабам бегать? – не останавливается Кривендиха.

– Та тю на тебя! Шоб твои куры тухлыми яйцами неслись!

– Та шоб с твоей ковбасы люди три дня блювали!

– Та шоб твоя корова ялова была!

– Та шоб тебе рот смоленой дратвой зашило!

Тося закрыла уши ладонями. Серафима продолжала удерживать ее за руку.

Глухарчане наслаждались сценой. Мужики, послушав, степенно отправились за пацанами к месту драки.

Голендухи выражали недовольство, следуя к лопухам.

– То ж разве настоящая бийка? В старое время народу много было, так не поймешь, своего ударил чи чужого. Мне кум так залепил с недогляду!

– Помнишь, когда гутовские до наших девчат приехали, а? От была бийка! Пылюга поднялась такая, шо пожарные приехали – три повозки со звоном!

– Як не помнить! У меня шишка с головы так и не сошла. От пощупай!

– А то я не щупал! Хорошее и без того довго помнится!

Серафима провела Тосю через калитку.