Летопись 1. Крылья черного ветра

Лицо его напряженно застыло. Они не должны почувствовать это. Только не закричать. Хорошо, что не видят его лица сейчас. Нужно выдержать. Усилием воли он заставил себя забыть об ожоге. Высокая нота иглой чистого серебра вонзилась в мозг, волной нахлынула слабость. Лучше сесть, но — нет, нельзя, они поймут, что он солгал.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Я не ощущаю боли.

…Ночь перевалила за полночь, когда Лэнно и Илтанир собрались идти. Старший чуть замешкался, пропуская ученика вперед.

— Учитель.

— Да?..

— Не думай, что я поверил тебе. Мелькор, — очень серьезно и грустно. — Зачем ты делал это — сказал то, чего нет?

Вала выдержал его взгляд, но сказать — «Ты ошибся» — уже не смог.

Действительно, зачем? Ты умеешь задавать вопросы, Лэнно… И правда, почему сразу решил, что они не должны знать этого? Старался оградить их от своей боли? — должно быть, не только это. Не хотел, чтобы — жалели, пытался быть таким, как все, самому себе старался доказать, что раны не превратили его в жалкого беспомощного калеку. И — что пользы в жалости или сострадании, если бессилен помочь? А ведь пытались бы. Он слишком хорошо помнил срывающийся шепот Гортхауэра: «Не получается…» Боль — единственное, чего не хотел отдавать никому. Не только потому, что это было бы бесполезной и бессмысленной жестокостью — здесь, среди тех, кто чувствует чужие страдания острее, чем свои: странным образом, в какие-то мгновения именно поэтому ощущал себя просто человеком — не бессмертным богом, не всемогущим Валой… В бессонные ночи ему оставалось только это: боль — и воспоминания…

…Он сознавал, что это был сон, видение, бред. Потому что невозможна встреча вне времени, встреча сквозь тысячи лет — как стрела навылет.

…На столе неярко горел маленький магический светильник — голубовато-белая звезда в хрустальном кубке — выхватывая из мрака зимней ночи усталое бледное лицо, седые волосы, искалеченные руки, бессильно лежащие на столе. Не было слов — только мысли, тяжелые и горькие…

«…совсем такие же, как — те. Неужели и сюда придет война… А если я огражу эту землю от зла — не сочтут ли они себя избранными, не замкнутся ли в маленьком своем мире, не станут ли прятаться от всего, что может нарушить их покой? Что со мной, неужели я разучился верить людям…

Как мало сделано — и как же мало осталось сил… Все отдано Арте без остатка, и — нужен ли я теперь…»

Тень чужого, знакомого до саднящей боли в груди голоса. Слова шли извне, и он не решался понять — кто говорит с ним, почему сейчас с ним — так…

«Но на всем в Арте — отблеск мысли твоей, во всем — отзвук Песни твоей, часть души твоей, и пламя ее зажжено сердцем твоим — разве этого мало? И разве не ищут люди встреч с тобой, знания и мудрость твои — не опора ли им, рука твоя — не защита ли им? Не опускай рук — в них Арта…»

«Мои руки… — он горько усмехнулся, разглядывая тяжелые наручники на запястьях. — Что я могу? Один я уже бессилен без этих людей. Скорее, не я — они защита мне. Мое время на исходе, и кто вспомнит обо мне? Впрочем, так ли уж это важно… Гортхауэр будет сильнее меня во всем. Я — уже ничто».

«Не говори так! Он — часть твоей души, продолжение твоего замысла. Да, ты прав — многое свершит он; но плох тот учитель, чей ученик не смог или не посмел стать равным ему, а ты ведь Учитель его. И не смей думать, будто ты — ничто! Если учитель отрекся от своего пути, опустил руки и покорился судьбе — что делать ученикам? Ты — защита людям, а они в свой час станут защитой тебе, и не по твоему приказу — по велению своих сердец. И память будет жить. И Звезда твоя будет гореть над миром…»

«Что проку в звезде? — я не всесилен, и не могу помочь всем, хотя и чувствую боль каждого, а они ведь надеются на меня».

«Что проку было бы в свободе Людей, если бы боги хранили их ото всех бед, делали бы все за них? Им оставалось бы только желать. Любовь и милосердие богов стали бы карой для них, ибо там, где исполняются все желания, нет места познанию и свершению, не к чему стремиться, и сами желания умирают».

«Но ведь эти люди умирают за меня!..»

«Не за тебя. За свою свободу, за свою землю, за тот Путь, который избрали сами. За то, чтобы остаться зрячими. Или ты хочешь отнять у них право выбора? И разве не за то же сражались мы?»

«А та, чьей крови мне не смыть…»

«Учитель… — срывающийся шепот. — Учитель, Мелькор, мэл кори — ведь я вернулась!..»

Впервые — он поднял взгляд, не ожидая увидеть ничего, кроме ночного сумрака, страшась этого, с неясной безумной надеждой…

Темные с проседью волосы, бледное до прозрачности юное лицо, то же — и иное, и глаза — те же глаза…

Он протянул к ней руки над звездным пламенем светильника:

«Элхэ!..»

Он сознавал, что это был сон, видение, бред. Потому что невозможна встреча вне времени, встреча сквозь тысячи лет — как стрела навылет. Через тысячелетия — не соприкоснуться рукам. Только — словно прикосновение прохладного ветра к ладоням…

ПРОЩАНИЕ

251 год I Эпохи