Летопись 1. Крылья черного ветра

Внезапно резкий визг рассек мелодию, черное и белое рванулись друг от друга, отрываясь с кровью, с предсмертным воплем, с воем, в котором гибла, свертываясь как кровь от яда, мелодия. Все гибло, все рвалось, набухая лютой враждебностью. И там, где с тягучей кровью, с хрипом разорвалось единое, возникло — серое. Бесформенное, словно клубок извивающихся щупалец, Это ползло к Берену. Ужас, затопивший все существо Берена, пытался придать хоть какую-то определенность этой твари, чтобы знать, что ждать от нее. И тварь стала жутким подобием паука. Жвала — крючковатые, пилообразные — плотоядно двигались, и зеленоватая слюна, пенясь, капала на землю. Восемь красных глаз впились в белое от страха лицо человека. И тут он нащупал рукоять меча… И тварь замерла, почуяв вдруг опасность, исходящую от добычи. И с отчаянным воплем, не помня себя, Берен ринулся навстречу твари. Она, видимо, привыкла к легкой добыче, и это нападение ошеломило ее. А он бил, бил по глазам, по жестким шипастым лапам, ломал жвала, и зеленоватая кровь твари брызгала на него, обжигала его…

Он стоял над бесформенной грудой серо-зеленого мяса, только сейчас ощутив страшную усталость. Но он не мог позволить себе упасть здесь, в нигде. Не мог умереть. Не смел. И, шатаясь, он побрел, ничего не видя, только бы уйти отсюда…

Он не помнил, как попал сюда. Как пришел в этот спокойный лес, к чистому ручью. Смутная память говорила о чьих-то руках, о странном полете… Скорее всего, это был бред. И все, что было — бред. Он не хотел об этом вспоминать.

Здесь было начало лета, лес был полон дичи и ягод. Первые недели Берен только ел и спал, приходя в себя. Вскоре он стал прежним с виду, но в душе его — он чувствовал это, — что-то изменилось. Он начал видеть красоту…

Однажды он проснулся в слезах и в тревоге, услышав — Музыку: не ту, что вознесла его в долине черного хрусталя, но мучительно похожую. И Берен, не в силах снова потерять ее, пошел туда, где она звучала…

Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом как небо платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она — лишь его прекрасный бред, обман зрения. Но она была — она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может она почувствовала его мысли, услышала как стучит его сердце — ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных его высот; его дыхание становилось все чаще и тяжелее. Может, оно и выдало его. Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо — живое, мгновенно возродившее в его памяти ту мелодию, что вошла в его сердце там, в долине черного хрусталя. Она испуганно вскрикнула и исчезла — словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков… Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал — она испугалась его. Почему? он же не сделал ничего дурного, не хотел ничего — только чтобы все это оставалось, не уходило… Он забыл все — месть, отца, Орков… Их просто не было. Была — песня по имени… Имени не было. Песня. Просто песня.

Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все кончено… Долго вглядывался в свое отражение. Странно — впервые задумался, красив ли он. Берен был из дома Беора — темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом — мужчиной в расцвете молодости и сил. Тяжелая жизнь сделала его тело сильным, стройным и гибким… Но достаточно ли этого, чтобы она снизошла до беседы с ним… Он боялся. Но не мог забыть Песню.

Он искал ее. Он видел ее много раз — издали, но ни разу не мог подойти ближе чем на сотню шагов — она убегала и уносила Песню. Только следы оставались — золотые звездочки цветов, да в ночных соловьиных песнях слышалось то же колдовство, что и в ее голосе. И в сердце своем он дал Песне имя — Тинувиэль.

Так случилось — он опять увидел ее. Весной, после мучительной серой зимы. Почему-то подумал — если сейчас он не удержит Песню — не увидит ее уже никогда. А она пела, и под ее ногами расцветали цветы-звездочки. Песня наполнила его, Песня вела его, и, как слово Песни, он крикнул:

— Тинувиэль!

Она замолчала, но Песня продолжала звучать — и когда он смотрел в ее звездные глаза и видел ее прекрасное растерянное лицо, когда ее тонкие белые руки лежали в его загрубевших ладонях… А потом снова она исчезла — будто опять стала тенью и бликами…

— Тинувиэль… — произнес он в безнадежной тоске. Черное беспамятство обрушилось на него — Берен замертво упал на землю…

Дочь Тингола, могучего короля Дориата, Лютиэнь сидела рядом с бесчувственным Береном, пристально вглядываясь в его лицо.