Летопись 2. Черновики

Еще что-то — чуть слышно. Он наклонился ближе.

— …как же… ему было… больно…

Он шел медленно, боясь оступиться, не чувствуя ничего, кроме боли и бессильного гнева. А она смелая девочка — похоже, пыталась защищаться. Тот маленький кинжал с черной рукоятью — явно не орочий. И этим же кинжалом…

— Храм…

— Да. Мы пришли.

Она попыталась улыбнуться:

— Песнь… и сердце…

— Мы у Сердца Храма.

Она рывком разлепила слипшиеся от загустевшей крови ресницы; он осторожно положил ее руку на поверхность камня. Ее лицо исказилось, по щекам потекли алые капли. Рука вздрагивала, как перебитое крыло. И все ярче, страшнее полыхало пламя в камне.

— Сердце… — прошептала — и замолчала.

Он не выдержал этой тишины:

— Я раскажу тебе, какой он — Храм. Хочешь?

Еле заметное движение: да.

…и высокие колонны уходят под своды, а сверху сияют звезды и отражаются в черных полированных плитах, как в тихой воде озера, и когда идешь, кажется, что под ногами бездна, а ты летишь над ней… А зеркала — врата в иные миры, они отражают только звезды… и музыка — ты слышишь? Слышишь?!..

Он поднял руку, чтобы опустить ей веки — и не смог. Рука застыла в незавершенном жесте. Он понял, что — не сумеет, не посмеет сделать этого. Никогда.

На берегу реки он снял последние жалкие лохмотя, едва прикрывавшие ее тело, и начал смывать кровь, стараясь не думать о том, что делает. Славная будет охота. Все равно я больше ничего не смогу сделать для тебя — только покарать. Или — отомстить. Все равно. Я даже имени твоего не знаю…

— Кто… — вскрик без голоса. Он обернулся. Элвир, чуть позади — Денна и Провидец. Элвир. Элвир. Ему нельзя быть здесь. Почему — не знал: нельзя. И — поднялся, заступая дорогу, но седой юноша уже шагнул мимо него, на мгновение замер над телом — и вдруг, словно ноги перестали держать, не опустился, а — рухнул на колени и застыл. Денна пошел было к нему — «Уходите.»

Словно с силой толкнул ладонью в грудь.

«Уходите.»

Не ему — нам нельзя здесь быть.

Король медленно пошел вперед — ссутулившись, чувствуя, как наваливается на плечи усталость, зная, что остальные двое сейчас идут следом за ним.

Элвир остался один.

* * *

«Вот ты и пришла, как обещала…»

Он ткал ей королевское облачение — из скорбной песни Ночи и тончайшей кисеи тумана, из жемчужных капель росы и лучей звезд — словно это все еще имело смысл, словно этим было можно что-то изменить, — из шелкового шелеста тихих трав и горького аромата цветов, вздрагивал, когда случайно касался ее кожи — ведь руки ледяные, ей же холодно…

«Я ждал тебя, так ждал…»

В каком-то оцепенении он положил ее голову себе на колени и, глядя в лицо ушедшей, одними губами напевая что-то, начал вплетать живые звезды цветов в пепельные волосы — еще одну, и еще — еле заметно раскачиваясь из стороны в сторону, словно пытался унять боль монотонностью движений, и тонкие нервные пальцы ласково перебирали отливающие лунным серебром шелковистые пряди — отрешенное лицо безумца, и убаюкивающий монотонный напев был почти беззвучен, и перехватывало горло и не хватало дыхания; казалось, его руки живут собственной жизнью — сплетают бледные цветы, перевивают тонкие темные стебли невесомыми нитями звездных лучей, — из звезд и цветов сплету я венок тебе, сердце мое… звезды неба и звезды земли, травы разлуки и встречи, жемчужины скорби вплету я в венок тебе… — и бережно опустил звездную корону на ее чело — а потом запрокинул слепое от тоски лицо к небу и замер так, бессильно уронив руки…

…и прошли века прежде, чем он поднялся, и взял ее на руки, и пошел вперед, в вечерний сумрак из вечной ночи.

Они ждали его — братья и Учитель, — а он шел по заросшей терном тропе, шел прямо к ним, не видя их.

Он шел медленно, осторожно, словно боялся оступиться, словно его неловкое движение, неверный шаг могли разбудить спящую — медленно, бесконечно медленно, с застывшим мертвым лицом, и одежды их — черное на черном — сливались, только струились ее длинные светлые волосы и мерцали вплетенные в них ломкие звезды элленор, и венец из белых цветов — словно свадебный убор, — беспомощно-узкая рука — лед на черном — айэ тайрэ мельдэ, о сестра моя, возлюбленная, белый ирис, белая птица, айэ Эллэ мельдэ, звезда моя, возлюбленная — белое, белое ледяное лицо, черные провалы глазниц, — айэ ийэнэ кори'м, о боль сердца моего…

— Да опустите же ей кто-нибудь веки… — без голоса простонал Саурон.

Никто не посмел даже пошевелиться.

Он шел неслышно, не замечая никого и ничего вокруг, словно безумный пророк, и ветер тихо, так тихо перебирал его седые волосы — айэ ллиэн-эме, ниэн, о песня моя, скорбь моя… кедр и терновник, сосна и вереск — ложе твое, сестра моя, любовь моя, боль моя, сердце мое, дважды обретенная, дважды потерянная…

Он шел, бесшумно ступая, не видя дороги — не отрывая взгляда от ее лица — и его лицо было болезненно-отрешенным, почти вдохновенным — так несут в ладонях священный дар — а ее тело казалось легким, почти невесомым — вот-вот рассыплется кристаллами льда, истает звездным туманом…