Летопись голодной стали. Ростки зла

Но в ответ на это капитан Арон молча снял с правой груди значок командира царской гвардии и уронил его под ноги прокуратора. После этого он отстегнул плащ на плечах и тот спал вниз. Молча глядя на Яргена, капитан отстегнул тёмно-коричневые кожаные ножны на поясе. Взяв их одной рукой, он протянул ему своё офицерское оружие.

Прокуратор, холодно глядя на уже бывшего капитана, принял его меч, и не менее холодно сказал:

– Вы отстранены от службы.

Арон в последний раз сверкнул своими зелёными глазами: в них горел огонёк ненависти. А потом бесцеремонно развернулся и пошёл прочь, громко топая своими подкованными сапогами по полу и разнося эхо шагов по всей комнате. Эхо раздавалось и в уходящем коридоре, и спустя некоторое время отзвуки шагов стихли.

Прокуратор молча обернулся к Климеку, держа в руках ножны с мечом. Лежащий на полу значок командира он не поднял.

– Придётся найти кого-то более преданного на эту службу. И такие, определённо, найдутся. Ну а Вас, господин Климек, я больше не смею задерживать. Надеюсь, Вы усвоили всё из нашего разговора?

– Непременно, – сухо ответил наёмник.

– Вы свободны.

Прокуратор обошёл стол. Климек поднялся со своего стула, учтиво склонил голову, задвинул стул и пошёл в сторону выхода.

– Запомните: всё зависит только от вас. От вас всех, дорогой друг. – Услышал наёмник уже на выходе из кабинета. А потом дверь за ним со стуком закрылась стоящим рядом стражником.

Климек быстро миновал коридор, вышел к лестнице, спешно спустился по ней и покинул вестибюль дворца. Более ни он, ни что другое во дворце внимания его не привлекало.

Выйдя на площадь, он спешно подошёл к стойлу и развязал поводья своего коня. Взобравшись на седло, наёмник слабо ударил ими, и жеребец поцокал по выпуклому камню, пересекая площадь. Остановившись рядом с той высокой и томящейся в одиночестве статуей, Климек чуть нагнулся в седле, внимательно вперив свой взгляд в испачканный след под копытами коня. След, окрашенный в багровый цвет, цвет крови. И таких тут следов – и отчётливых, и размытых, – было много.

После этого наёмник ударил коня поводьями и тот в темпе потрусил через пустующую обширную площадь, оставив и статую, и дворец за спиной у своего всадника.

Путь предназначения

Однако же нельзя назвать и доблестью убийство сограждан, предательство, вероломство, жестокость и нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не славу.

Никколо Макиавелли. «Государь»

Ярко-золотистый диск постепенно снижался на горизонте, окрасив небосвод алым светом. Его лучи пронизывались сквозь щели сомкнувшегося хмурого марева, которое к вечеру постепенно рассеялось, освободив бесконечную тёмно-голубую бездну. Небо было чистым, как-то необычно умиротворённым. Редкое явление, а оттого и красивое. Закат на фоне чистого неба выглядел как пейзаж на масляной картине: настоящее произведение искусства. Рукой умелого художника очерчена багровая граница между уходящим днём и приходящей ночью.

Такая вечерняя умиротворённость, тихая и беззаботная, была противоположностью всему, что творилось внизу, в мире людей, на площади большой столицы.

Соборная площадь гудела неисчислимым количеством людских голосов. Она была сплошь заполнена горожанами. Сюда стекались практически со всего конца города, самые разные масти самых разных жителей: были здесь купцы, богачи, обычные работники, нищие и даже бездомные. В этот вечер жизненные противоположности словно сомкнулись в один огромный океан беспокойства, что затопил всю площадь. А над всеми ними, над живым ковром людских голов возвышался гранитный шпиль с сияющим на его вершине позолоченным кольцом – символом веры всего людского на континенте.

Была также заполнена и дорога, ведущая на третий ярус города. Туда, где находился царский дворец. Стояли на ступенях, забирались на выступы, на заборы частников. А те словно и не замечали этого, ибо всё внимание было приковано к центральному входу собора. Некогда было их прогонять, да и некуда. Общая солидарность связывала всех присутствующих здесь, общая тревога, общий интерес.