Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– О, я понял тебя, но я не об этом, хех. Я это я. Надеюсь, что я – это не мое тело и его черты, рассуждая более духовно. Хочется верить, что моя сущность – это искра.

«Искра – итак друзья, перед нами еще одно крохотное слово, вынужденное хранить под собой необъятный, зачастую мистический смысл. Физическую оболочку всех живых существ мы зовем телом, искрой же именуем незримую, нематериальную сущность любого живого существа, в большинстве своем полагая под ней разум. Однако иные подразумевают под этим нечто большее. Известно, что подобное обозначение уходит корнями в самые древние эпохи. Определенно, тот, с кого все это началось, обладал романтической натурой, изображая мириады искр на бесконечном полотне бытия, сродни звездам на небе» – Хазимир Зулат, заметки из фолианта тысячи дорог.

– Как раз по этой причине я и считаю, что лишь в определенном смысле ты утратишь свою мужскую суть.

Проехав некоторое время молча, Готфрид поинтересовался у друга:

– О чем задумался?

– А? – встрепенулся Леон. – Прости, задумался.

– Расскажешь?

– Стыдно пересказывать такую околесицу… я думал о сне, что приснился мне намедни. Многое я уже позабыл, пытаюсь удержать в памяти то, что еще помню. Я испытал странные чувства и мысли, которые не могу даже описать и от того пытаюсь вернуться в этот сон хотя бы в памяти и понять, что именно так взбудоражило меня. Что именно я упускаю из виду или забыл, что-то важное.

– Занятная, стало быть, околесица, коли ты так крепко задумался над ней, расскажи, – попросил Готфрид и Леон рассказал, что еще помнил, вновь погружаясь в этот сюрреалистический антураж.

Как ни странно, самый странный сон в жизни восемнадцатилетнего юноши, начался с того, что он как будто проснулся внутри сна. Ритм – первооснова всего. Леон слышал его, ощущая себя младенцем в утробе матери, слышащим ритмичное биение в беспросветной темноте. Ритм становился настойчивее и все чувства (или чувство?) Леона обострились, – он осознал, что мыслит, что существует, пусть и не в материальной форме. Мысль, идея, искра, нет, стремление, но к чему? Любопытство. Оно стало его поводырем в бескрайнем океане небытия, а ритмичные удары, сделались маяком. Он слышал плачь, слышал пение, женское, куда больше похожее на стенания. На этом фоне особенно выделялось мужское горловое пение. Так Леон осознал иные звуки помимо ритма, хаотичные по-отдельности, но стройные вместе и работающие как отточенный алгоритм. Он последовал за ритмом, подчиняясь ему, пока просто не проснулся, – внезапно, неожиданно, неприятно, как если бы его, спящего в уютной, теплой кровати, рывком подняли и швырнули на холодный пол, а затем еще и окатили ледяной водой. Леон очнулся на каменной плите и тело его светилось или же вовсе состояло из света. Мощный ритм шаманского бубна выводил его из транса пробуждения (возрождения?). Тот, кто бил в бубен, находился позади Леона и юноша не видел его (или ее), а прямо перед ним, на небольшом камне, сидел на корточках человек с черепом кота, одетым на голову как шлем. Последнее, особенно удивило и приковало внимание Леона, как и все, что творилось вокруг. Но, обо всем по порядку. Странный человек с черепом кота на голове, ютился на небольшом камне и играл на варгане. Леон удивился, что вообще смог расслышать его сквозь женское пение и удары бубна. Человек с варганом мгновенно приковал к себе внимание Леона. Ничего более странного, юноша в своей жизни не видел. Мужское, худое тело в одной лишь набедренной повязке, больше напоминающей лохмотья, тут ничего странного, но вот его голова, совершенное другое дело. Во-первых, голову незнакомца венчал кошачий череп, очевидно крайне большой кошки, раз в него поместилась человеческая голова. Во-вторых, человек имел неестественно огромные глаза, кошачьи глаза, под стать размеру прорезям в черепе. Огромные глаза пристально следили за Леоном и когда тот очнулся, незнакомец прекратил свою игру и встав на четвереньки прыгнул на плиту к Леону. Удары в бубен и горловое пение, раздающееся позади, пропали, остались лишь женские голоса и плачь, и Леон не был уверен, где начинается первое, а где второе. Двигаясь на четвереньках, как настоящий кот, незнакомец подошел к Леону и заглянул в глаза, почти что в упор.

– Будь у меня нос, я бы поприветствовал тебя как полагается, – произнес незнакомец, а Леон буквально тонул в его огромных глазах с эллиптическими зрачками, попутно ломая голову над словами эксцентричного существа, ведь в носовой впадине черепа виднелся обычный, человеческий нос.