Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)

Да что же это за?.. Что же это за?.. Что же за безобразие такое она читает? Он спятил, Франц Гофман!.. А что там, интересно, дальше?

...

«А ныне я обрел твердость намерений. Ты догадываешься каких, моя радость?»

Догадывается ли она! Разве с ним что-нибудь угадаешь? Разве можно знать наперед, что он выкинет в очередной раз? Заведет гарем, или собачью ферму, или организует сбор средств на поиски потерянного рая, или полетит «зайцем» на Луну, или объявит себя мессией, чтобы иметь возможность всласть посмеяться над апостолами. Или украдет мешок денег и пожертвует какому-нибудь Обществу бессребреников. Догадаешься тут, что у него на уме, у господина Гофмана… Фрау Шаде, в кого вас черт дернул влюбиться по уши? Любовь зла, воистину… Так что там у него за намерения, у господина Гофмана?

...

«А ныне я обрел твердость намерений. Ты догадываешься каких, моя радость? Еще бы ты не догадывалась, плутовка. Плутовка, потому что я до последнего момента не был уверен в твоей любви. Ты меня за нос водила, намеренно, и скажи, что нет. Скажи, что нет!»

А что сказать? Что тут скажешь, вздохнула Сабина. Он не бывает неправ. Отвратительное качество – всегда быть правым. Нет, не то чтобы она водила его за нос, никогда кокеткою не была, но… Нет, он прав по сути. Она всегда сдерживалась, обходилась с ним холоднее, чем могла бы, особенно в письмах, особенно в последнее время, когда он пропадал в Нью-Йорке, осуществляя свои великие планы, осуществляя, казалось бы, только лишь затем, чтобы было чем закончить рукопись, так неожиданно появившуюся на свет в свое время.

Ах, эти ее письма! Немного официальные, прохладные, с дежурным «целую» в конце. Кто угодно усомнился бы. Кто угодно. Но она не думала, что он, столь самоуверенный, способен усомниться в ее отношении к нему, в истинности ее чувств. Бедный мальчик. Она виновата. М-да. Но и она не очень-то была уверена в нем. Ей казалось, что он заигрался и забыл о ней.

...