Летописец отчуждения

«Не надо этого. Не надо!», - взмолился Митя, приближаясь к белесым высохшим тростинам.

Перед самым носом, басовито каркнув, вспорхнул ворон. Хорошая примета. Значит там безопасно. Эти хитрецы так просто к земле не приближаются. Осторожничают.

Мамка засел в самом центре, устроив импровизированное гнездо. Он поломал загораживающие обзор кусты, глотнул воды, прикинул маршрут отхода и принялся ждать. «Монолитовцы» были уже близко.

Кожа все чесалась. Так всегда, когда Мамка выходил на охоту. Проникнув в Зону, он понял, что здесь легко и вольготно. Не шмыгали вездесущие прохожие, не сидели по лавкам бабульки, не верещала надоедливая ребятня. И что самое важное - здесь не было милиции. Ее Мамка боялся больше всего. Один раз он чуть не попался. Когда в подворотне разбил бутылку о голову одного парня. Тот сам был виноват. Сказал, что такому ублюдку нечего делать на этом свете. А Мамка в ярких красках показал ему другой. Он точно помнил, что ударил восемь раз. Бил до тех пор, пока стекло не разлетелось мелкими осколками, запачканными кровью. А потом Митя взрезал горло. Парень хрипел и смешно дрыгался, суча ногами. Модные и наверняка дорогие расклешенные джинсы покрылись бурыми пятнами. Он разодрал на нем рубашку и написал острым краем «гад». Нельзя Мамку обижать. Ему от этого плохо. В глазах все темнеет, а кожа начинает чесаться.

Были и другие. Он даже помнил толстую тетку, которую раскромсал кухонным ножом. Раскроил, пока та заливисто верещала, и смотрел, как конвульсивно вздрагивает сердце. Сначала оно жило, а потом притихло. Не сразу. Удары стали реже и мельче. Мамке это очень понравилось.

Не надо его обижать.

Никто, даже Ломоть, не знал, что иногда Мамка охотится. В такие дни он не брал с собой рюкзак, только бросал в карман аптечку, пару сухарей и банку горошка. Митя умел ждать. Он выбирал исключительно одиночек. Терпеливо подкарауливал их из засады и стрелял точно в головы.

«Не нужен этот город, и машина не нужна», - вдруг осознал Мамка.

Она специально отняла у него артефакты, чтобы он остался. В городе жизни не будет и свободы, и охоты тоже не будет. А как же ему без охоты?

- Спасибо, - беззвучно прошептал Мамка.

Теперь коротышка выбрался и отдыхает. Самое время.

Митя прицелился, поймав голову сектанта в узенькую щелочку на планке. Осталось только совместить с мушкой и опустить чуть ниже. Под «яблочко», потому что «болтовик» всегда забирал вверх, даже из положения лежа. «Мелкашка» - та тихоня. И стреляет слабым щелчком и отдачи никакой. А карабин - вещь ядреная, из него так и прет ярость. Как из Мамки.

Дыхание участилось. Это плохо. Папа в тире всегда говорил, что перед выстрелом надо успокоиться и ровно выдохнуть.

Сейчас. Сейчас придет оно. Сейчас.

Коротышка лежит и ничего не подозревает. В этом-то весь и смысл! Вся соль. Убивать в страхе, как в «ведьмином кругу», - совсем плохо. Лучше выцеливать жертву, когда она беззащитна и находится в неведении. Тогда Мамка чувствовал себя королем положения, вершителем судеб. Только ему решать - жить или нет. Только ему и никому больше. Мамка всегда давал отрицательный ответ на этот простой вопрос.

Лоб горел, в паху приятно потягивало, в живот потекла сладкая нега. Дыхание стало ровным и размеренным. В голове нарастал знакомый гул, ширился, ширился, а потом разорвался, даруя Мамке бесконечное, охватывающее каждую клеточку тела счастье.

Мушка- голова-мушка-голова.

Палец дрожал в возбуждении, и Мамка дал ему волю.

Эйфория.

Она была бы еще насыщеннее, если бы Мамка знал, что убил сектанта в один из самых счастливых моментов его жизни.

С пригорка ухнуло. Голова Саяна вмазалась в глину и снова откинулась вперед. Он медленно сполз в тину, неестественно скосившись вбок. Из приличной дыры над правой бровью текла скупая струйка крови.

Смертин среагировал поздно. Он долго таращился на труп старшего, не в состоянии сообразить, откуда у того за спиной появилась алая клякса, смешанная серой кашицей.

- Ложись!!!

Это бочка орал, и Алексей был склонен ему верить. Он повалился на дно канавы, прячась за телом бригадира. Мертвым телом! По сути, куском мяса в монолитовском комбинезоне!

Нет, он, конечно, желал смерти Саяну, но это были всего лишь фантазии. Злость, может быть… Что угодно… Но видит бог, сейчас он этого не хотел!

- Ложись!!!

Бочка огрызался в ответ, кроша одиночными выстрелами кусты на взгорке. Кляп схватил стрингера за шкирку, как щенка и потянул куда-то вверх.

- Уходим!… Уходим!… Бочка!

Он толкнул его вперед, к полосе тополей, за которыми уже виднелись полуразрушенные пятиэтажки. Смертин посмотрел чуть дальше и увидел глыбу радара. Невыносимо огромные квадраты антенн, по сравнению с которыми он был насекомым, мелкой пылинкой. Они были выше «Останкино». По крайней мере, так казалось.

- Да иди же ты!

Алексей забуксовал по грязи, зацепился коленом за некстати подвернувшийся корень, упал. Резво вскочил, пробежал несколько метров и снова растянулся. Сзади кто-то матерился.

- Давай! Давай!