Летописи Дорна. Белый воин

Десяток воинов, с непроницаемыми лицами стоявших у дверей, по знаку воеводы Торли быстро подбежали к побледневшим паннам и вытащили их из-за стола. Кто-то пытался вырываться, кто-то принимал судьбу, обреченно опустив голову.

Последнее слово оставалось за правителем. Конунг медленно поднялся и властно произнес:

— Не на совет вы пришли ныне, а на суд Верховный. Нет места предателям среди общины нашей. По закону, даденному Вышним, позор с рода вашего смоет пучина морская! Грех ваш не лежит на женах и детях ваших, а также на подневольных людях, что ушли по приказу хозяев своих. Только мнится мне — те воины, что отступили от наказа позорного и погибли в бою на стене, лишний раз подтвердили, что человек волен в выборе доли. Вечная память защитникам, павшим в бою с Темною ордой!

После слов конунга все присутствовавшие встали с мест, отдавая честь павшим.

— По примеру героев тех, погибших свободными людьми, я даю вам возможность смыть позор ваш в бою кровью. Выбор за вами. Нынче же возьмете вы оружие и наденете свой доспех да выйдете из ворот городских навстречу врагам — или же поглотит ваши тела и души море хладное!

Развернувшись спиной к предателям, Седовлас дал понять, что приговор вынесен. Дружинники вытащили из палаты скулящего Велима и еще четверых приговоренных. Днем приговор приведут в исполнение. Как умереть — в бою или в море с камнем на шее, панны решат сами.

Казнь началась спустя два часа. К чести приговоренных, все пятеро выбрали смерть в бою. Они стояли во внутреннем дворе перед крепостной стеной, прощаясь с семьями. Женщины рвали на себе волосы и одежду, выли от горя. Панны, предавшие свой народ, одетые в богатый доспех, кто с секирой, кто с мечом в руках, обнимали плачущих. Неуклюже сидели на них дорогие, блистающие на выглянувшем солнце латы. Непривычны к ратному делу богатые лоримы, не держали их холеные руки ни мечей, ни секир. Все к серебру да злату тянулись их ухоженные пальцы.

Простой люд молча смотрел на прощавшихся. Женщины, сопереживая горю жен приговоренных, роняли скупые слезы. Мужчины, почти все сжимающие в руках оружие, смотрели на прощавшихся кто отстраненно, а кто осуждающе. Только дети, не понимающие, что происходит, испытующе заглядывали в лица взрослых, надеясь там разглядеть, что же все-таки правильно, а что — нет.

Конунг, поднявшись на крепостную стену в сопровождении Ваянара и воевод, поднял вверх руку, призывая собравшихся к вниманию.

— Все вы знаете, что по закону предков наших предателей народа ждет смерть! Предавшие предпочли смыть позор кровью! Если есть среди вас те, кто могут свидетельствовать о невиновности сих мужей, — пусть выйдут и рекут слово!

По рядам прошла волна негромкого ропота, но никто не вышел, чтобы говорить в защиту паннов.

Вдруг ряды дружинных зашевелились, и на открытое место вышел молодой воин в добром доспехе. Люд заволновался, и с новой силой по рядам покатился приглушенный говор. Только один из приговоренных, Рипей Рыжеус, дернувшись, крикнул:

— Не смей! Слышишь? Не смей!

Воин, не обращая внимания на крики панна, снял шлем, и перед конунгом и народом предстал совсем еще молодой отрок из мирольмской дружины. Его красивое чистое лицо было гордо обращено на стоявшего высоко конунга. Валдо, стоявший рядом с Седовласом, нервно сжал деревянные перила, грозившие переломиться под его медвежьим хватом.

Воин стоял молча, ожидая разрешения говорить. Раз он не сказал ничего в защиту приговоренных, значит, по закону, он должен был ждать разрешения на слово. Его круглый деревянный щит с толстым железным ободом и широким круглым умбоном в центре висел на левой руке, а в правой он держал свой конусообразный дорогой шлем, ожидая слова конунга.

— Не смей! Не смей! Не велю! — бесновался Рипей, удерживаемый несколькими дружинниками.

— Говори, — разрешил наконец конунг.

— Я, Олав Рысь, сын Рипея Рыжеуса, сражавшийся в дружине Рыжебородого, прошу тебя, мой конунг, и вас, честной народ, разрешить мне принять бой плечом к плечу с моим отцом и смыть позор кровью! — Обернувшись, он обвел всех замерших людей голубыми глазами.

Короткий глухой вздох пролетел по рядам застывших на мгновение людей. Зашевелились дружинники, бряцая доспехом. Под могучими ладонями Валдо перило все-таки не выдержало и с жалобным треском преломилось, будто маленькая сухая веточка.

Рипей бессильно повис на руках державших его воев. Его полукруглый шлем, нелепо соскользнув с головы, обнажил седую голову и глухо ударился оземь.

Конунг, подняв вверх ладонь, призвал к тишине не на шутку разошедшуюся толпу. Белоус, молча сжав опущенные кулаки, с надеждой взирал на конунга. Когда люди немного успокоились, Седовлас молвил:

— Отцов грех не лежит на его детях, если он смыт кровью, и тебе незачем идти на смерть сегодня, воин. Но я не вправе отбирать у тебя эту честь! Ты сказал!

Валдо, сдержав стон, молча опустил голову.