Летописи Дорна. Белый воин

Первым не выдержал толстый Велим. Видя, как приближаются клыкастые твари, он, бросив щит, побежал вдоль рва, пытаясь добраться до моря. Несколько тварей, отделившись от стаи, погнались наперерез убегающему панну. Велим, тонко вереща, пытался убежать от смерти, но одна из тварей настигла приговоренного у кромки рва. Тарк с размаху опустил длинную лапу на голову убегающего. Панн захлебнулся визгом, и твари принялись рвать его еще живое тело, огрызаясь друг на друга.

Вдруг со стены сорвалась стрела с серым совиным оперением и, сделав высокую дугу, вонзилась точно в сердце терзаемого голодными тварями человека. Стрела, пущенная с почти трехсот шагов, освободила от страданий предателя, обрекшего когда-то на смерть многих славных воинов…

Тем временем обреченные, не видевшие кончины Велима, приготовились к отражению атаки набегающих на них тарков. Икер насчитал два десятка особей, а от леса, почуяв запах свежей крови, торопились еще звери, которым, видимо, ничего не досталось этой ночью.

Завязался бой. Олав Рысь, один из лучших дружинников Валдо, прикрываясь щитом, успевал защищать пришедшего в себя и неумело державшего в руках оружие отца. Схватка едва началась, а у ног дружинника уже лежало тело сраженного тарка. Так получилось, что Олав и его отец были оттеснены от троих других паннов. Твари, потеряв еще одного соплеменника, решили оставить на потом опасного человека, так легко их убивающего, и насели на троих менее умелых людей. Первым от удара длинной когтистой лапы упал Данут, маленький и щуплый панн, — он так и не понял, откуда пришла смерть. Мощным ударом дубины ему раскроили череп, не помог даже искусно выкованный шлем. Оставшиеся панны, потеряв третьего, быстро скрылись в гуще волосатых тел. Тарки их разорвали на куски, так и не потеряв ни одного из своих сородичей.

Олав, отвлекшись на тарка, пытающегося огреть его тяжелой палицей по спине, потерял из виду отца, чем немедленно воспользовались остальные твари. Рыжеус, уже выдохшийся за время скоротечной схватки, на мгновение опустил щит и тут же пропустил сильный удар когтистой лапы, снесший ему пол-лица.

Олав Рысь, видя смерть отца, с криком отчаяния и боли бросился на убившего его тарка, нанося быстрые рубящие удары. Тварь, изрубленная озверевшим воином, лежала у ног смывшего свой позор Рипея Рыжеуса. Стоя над телом погибшего отца, Олав чувствовал, что штанина его левой ноги намокла и из бедра толчками выходит кровь, унося с собой по капельке жизнь.

Тарки, рыча и скалясь, окружали раненого воина, разящего их направо и налево острым клинком. Из раны, нанесенной ему когтистой лапой, струилась кровь, все больше нарастали слабость и апатия. Перед глазами Олава скалящиеся морды тарков слились в одно мутное пятно. Уже не видя своих врагов, Рысь слепо, налившимися свинцом руками, пытался достать ближайшего врага. Он не чувствовал, как упал рядом с мертвым отцом, не видел, как со стен летели сотни стрел, разя подбиравшихся к нему тварей, и как они умирали от их смертельных укусов. И уж тем более не мог видеть, как опустились ворота и как его воевода, Валдо Белоус с еще несколькими воинами, быстро подняв его безжизненное тело на плечи, возвращаются в городище. Олав Рысь стоял с воеводой плечом к плечу, сражаясь у ворот Мирольма. В том бою, с которого так позорно сбежал его отец, в котором погибли его товарищи от палиц и клыков тарков, ударивших им в спину. Уходя за Берег, Олав, улыбаясь, еле слышно прошептал:

— Очищен…

Небесный диск Шруко теплыми яркими лучами согревал скалы, к середине дня делая их похожими на тела громадных зверей.

Ксур очень любил греться на горячих камнях. Он часто, выбираясь из своего логова, устроенного им в высоких верхушках скал, подолгу лежал на прогретых утесах. Но сейчас ему вместо лежания на камнях приходилось красться по темному холодному лесу, постоянно вздрагивая и прислушиваясь своими широкими ушами к малейшим звукам. Ксур был еще совсем молодым гроллом, только недавно отделившимся от матери. Она говорила, что Ксур, самый мелкий и самый слабый из ее последнего помета, не проживет и до середины зимы, оставшись наедине с лесом. Вспоминая ее слова, маленький гролл частенько злорадно хихикал, прижимая к мелкой клыкастой пасти когтистую трехпалую лапку.

Он жил уже третью зиму один, назло всем сородичам и более крупным, но тупым братьям. Мать, увидев его три зимы назад, на первых в его жизни весенних игрищах, была сильно удивлена. Ксур выжил, хотя кое-кому из его более крупных братцев это не удалось. При воспоминании о глупой удивленной рожице своей родительницы глаза Ксура закатывались от удовольствия.