Летописцы отцовской любви

До развода они составляли вполне удачный педагогический тандем.

Короче говоря, что бы я ни вытворяла, я никогда не врала. Их педагогическая цель была достигнута: до 6.6.1986 года я говорила им чистую правду при любых обстоятельствах. Хотя, случалось, я чуть ли не вгоняла их в гроб — отца в особенности.

— Приветик, мне надо вам кое-что рассказать, — однажды сообщила я им, вернувшись из пятидневной школьной поездки в Липно и едва скинув рюкзак. Мне было тринадцать. Прошло менее года, как наши развелись, но когда я уезжала надолго, они вновь объединялись и ждали меня вместе.

Отец сразу побледнел и кинул взгляд в сторону кухонного стола — скатерть, казалось, предоставляла под ним весьма успокоительный полумрак.

Мама погладила папку по спине и обратилась ко мне:

— Мы слушаем.

— Вчера вечером мы с Иржиной надрались в комнате…

— Надрались?! — ужаснулся отец. — Что ты имеешь в виду — «надрались»?

Мама взяла его за руку.

— Только вдвоем? — спросила она деловито.

— Только вдвоем.

— Это правда?

— Клянусь.

— Что вы пили и сколько?

— Бутылку красного вина.

— Целую бутылку? — вскричал отец. — Целую бутылку?

Казалось, вот-вот его хватит инфаркт.

— Кто вам ее купил? — продолжала дознание мама.

— Мы сами.

— Как вам ее продали?

— Мы улыбнулись продавцу…

Мама на мгновение умолкла. Отец потрясенно качал головой.

— Бутылка была литровая или 0,75? — уточнила мама.

— Не знаю. Клянусь!

— Такая тонкая или толстая?

— Толстая. Франковка.[7]

— Литровая?! Ты, наверное, шутишь? В тринадцать лет вдвоем выпить целый литр?! — взвыл отец.

— Тебя рвало?

— Рвало.

— Сильно?

— Сильно.

— О господи! — сказал отец.

— А Иржину?

— Тоже. Тоже сильно.

Губы мамы чуть скривились в улыбке, но она тут же строго поджала их.

— Кто все убрал?

— Мы сами.

— Как следует?

— Как следует. Ковер — такой специальной пеной, постельное белье утром выстирали.

— Учительница знает?

— Знает.

— Как она узнала?

— Спросила, почему у нас в комнате так воняет.

— И что вы ей сказали?

— Правду.

— А что она вам на это сказала.?

— Ничего. Смеялась и сказала, что мы чучела.

— Смеялась!! — взвился отец. — Она смеялась!!

Он вскочил и заметался по комнате.

— Ты понимаешь, что это была несусветная глупость? — сказала мама.

— Ведь они могли во сне задохнуться! — кричал отец, хватаясь за голову.

— Обещай нам, что больше никогда в жизни не возьмешь в рот алкоголя, — взывала ко мне мама.

— Обещаю.

— Поклянись! — сказал отец.

— Клянусь, — сказала я торжественно.

— Хорошо, — сказала мама и выразительно посмотрела на отца. — Я хочу, чтобы ты знала: отец и я действительно очень ценим, что ты нам рассказала об этом.

Вечером шестого июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года отец стоит на балконе квартиры моей матери.

Он знает, что я должна прийти в девять, и потому стоит там уже с половины девятого. Темнеет, и он придумывает, как наказать меня, если я приду позже. Внизу глубоко под ним светится вечерняя Прага, переполненная ненадежными таксистами и сомнительными кафе и барами, где шестнадцатилетней девчонке запросто нальют того, чего только эта безмозглая коза ни попросит. Прага переполнена крутыми водителями и негигиеничными сортирами, Прага переполнена темными парками, подъездами домов и пустыми квартирами, предоставленными на время подружками. Прага переполнена кидалами, похитителями, скинхедами, наркодилерами, брачными аферистами, садистами, фетишистами, онанистами, педофилами и пацифистами. Прага переполнена вьетнамцами, поддавшими новобранцами. Прага переполнена цыганами, арабами и пьяными немцами, без устали бросающими друг в друга пивные бутылки (как в Болгарии). Прага переполнена «художественными» фотографами и их так называемыми ателье.

На балкон выходит мама.

— Не хочешь поужинать, Карел?

— Я не голоден, спасибо.

Пожав плечами, мама уходит.

А его девочка где-то там, одна. Посреди всего этого кошмара. В этой маечке! И он сам ее туда взял и выпустил…

О господи!

Случись что, он до последнего вздоха себе не простит. Не вынесет! Наложит на себя руки! Еще сегодня ночью выбросится с этого балкона.

В пять минут десятого снова появляется мама.

— Рената… — говорит она.

Отец отчаянно хватает ее за руки. Сжимает их так сильно, что ей больно. Изнасилована? Она жива? — спрашивает его безумный взгляд.

— …ужинает, — договаривает с улыбкой мама. — Ест котлеты. Спрашивает, не выпьешь ли с ней. По дороге в «кругосветке» купила пиво.

— Разве что символично… — с виду равнодушно говорит мой отец, но в глазах у него сияют настоящие слезы счастья.

Вот так.

8