Льется с кленов листьев медь

Жорж. Спасибо тебе, Иуда. Как легко мне, друзья, от понимания вашего. (Кивает еще Ване и князю). А еще не могу забыть других глаз: когда, лежа на снегу, он в меня целился… сколько там было желанья убить, и только оно и было.

Человек. Во-во.

Жорж. И глаза моей дочери – ненависть – непризнание самого существования моего. Это же и есть Страшный суд. Ну какой еще Суд Небесный, если здесь состоялся невыносимый такой.

Человек. (Иронично). Нет, там еще будут судить, мало им. Да, Иуда?

Иуда. Кому «им»?

Человек. Сам знаешь кому. А у него (на Жоржа) только и было: взгляд прощальный жены и любовь та к Наталье, когда бился в горячке. (Обращаясь к тому). Так оно по большому счету?

Жорж. (Тихо совсем). Выходит так.

Ваня. А мне мысли приходят – может, всё это для очень отдельных людей? И в моей жизни никакого большого счета вообще не будет, проживу… никак.

Человек. Лично я, Ваня, не стану бодрить тебя радостными обещаниями – радости не по ведомству моему. Я тут сам не на празднике жизни.

Ваня. (Грустно кивнув ему, другим): Вот у князя тоже плохо сложилось.

Жорж. А что?

Ваня. Да детства вообще никакого не было.

Жорж. (Удивленно). Полно, как возможно такое? (К Ване и Человеку). Вы шутите?

Иуда. Возможно… такое. (Напряженно вглядывается в Человека). В одном только единственном случае.

Человек. Ну?!.. Ну что ты во мне увидеть хочешь? Ну, правильно догадался.

Ваня и Жорж смотрят на них с тревогой.

Иуда. Перед вами Князь мира сего. По-другому – Князь тьмы.

Человек. Ой, браво-браво.

Ваня. (Удивленно). То есть Сатана? (И тут же смущаясь). Извините, князь, я обидного ничего не имел…

Человек. А ничего обидного, мой дорогой. Сатана на древнееврейском означает «враг», «противник». То же самое Дьявол – только по-древнегречески.

Жорж. Еще «обвинитель» или Падший ангел.

Человек. Вот это к правде поближе.

Жорж. Удивительно, мне раньше не приходило в голову, что вы оказались без детства.

Человек. Готовеньким, да, сотворили. А чего, там, спрашивать какого-то ангела, херувима какого-то, извините за выражение, когда такие великие замыслы, ну, та-кие великие!

Ваня. А как получилось…

Человек. Что?

Ваня. Ну, изгнали вас.

Человек. Меня никто не изгонял – глупые выдумки. И про яблоко – будто я змея подослал Еве – ерунда полная. Сами яблоки жрали. Потом – он валит на жену, она – на змея. Тот просто под деревом спал, просыпается – ничего не понимает: шум-гам, на него тычут… Представь, Ваня, себя на его месте – идиотское положение. И не за яблоки выгнали их, а за хамство – за подлую ложь.

Ваня. По такой мелочи…

Человек. Ложь, Ваня, не имеет размера. (Пауза, Человек несколько успокаивается). Понятное дело (показывает вверх), обидно стало – по образу и подобию своему их слепил, и на тебе! (Встает, начинает прогуливаться). А вот двинемся теперь от обратного, так сказать – от продукта к производителю. Если в образе обнаружились дефекты, значит – в прообразе что-то не так? Два всего варианта: либо сделано неумело, либо дефекты в самом образце – и перенеслись на продукт. Я прав, Ваня?

Ваня. Ну-у…

Человек. Ты не стесняйся.

Ваня. А почему я?

Человек. Жорж, вы как думаете?

Жорж. Формально согласен. Хотя думать об этом мне неприятно – слова ваши на ту мысль наводят, что во всяком большом очень деле нельзя избежать случайного. И кажется мне теперь – я к этому случайному отношусь. От диспута моего политического, и победного над Гюго, не сдвинулся ход истории ни на чуть. Искавшему смерти русскому гению я убийцей попался – он жить, друзья, ведь никак не мог, постоянно ссору искал, особенно в пьяном состоянии, которое, в последние год-полтора, нередко случалось. Не я, так другой, непременно б его убил. Тем боле, стрелял он довольно скверно.

Человек. Он всё делал скверно, кроме стихов.

Жорж. (Не обратив внимания). Случайность моя теперь так понятна, что лучше, коли бы вообще меня не было.

Ваня. Неправда, Жорж, тут что-то не так!

Жорж. (Почти мечтательно). Витал бы я там – в добытийной стихии…

Ваня. Вы столько преодолели, Жорж, вы всё равно победили! Скажите же, князь!

Человек. Тут, Ваня, не борьба спортивная Бывают победы без всякого от них удовольствия.

Иуда. Так что живешь и понять не можешь – победа она была или другое совсем…

Ваня. (К Жоржу). Не слушайте их. Когда вас любовь к Наталье до смерти почти довела, разве любовь такая не вершина для человека? Я непонятно, может быть, говорю…

Человек. Понятно, Ваня, понятно.

Есть упоение в бою

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

И в аравийском урагане…

Жорж. Знаю, эти его стихи. Дочь их любила, и при последнем свидании пробормотала… Она уже не понимала, кто я, или было ей всё равно…

Ваня. Я не про упоение – это кураж, я про любовь.

Жорж. Да ведь когда об нее ударяешься, свет с тьмою путается, и когда женщина ради тебя собой жертвует, и когда Бог отнимает дочь…

Иуда. Это не Бог отнимает.