Мне вообще куда симпатичней сухие (куда суше меня самого) и стремительные (куда стремительней меня) мужики, наделённые замечательной (особенно для их скупого на детали внешнего вида) силой и вполне объяснимой тем же самым внешним видом выносливостью.
От таких мужчин должны рождаться сухие и стремительные дети, много сухих и стремительных, как Маугли, детей.
Однако ж мужчина в нашей милой державе избалован.
Мужчины осталось мало, мужчине всё прощается. Мужчина стал двигаться меньше, самые подвижные мышцы у него находятся в челюстях, остальные мышцы временно отдыхают.
Перекусил кого-нибудь напополам, чем-нибудь закусил жареным — вот он, современный идеальный мужчина в работе.
Такой не нуждается в наших советах, и мы ему их не дадим.
Мы будем думать не о конкретных людях, а про коллектив.
Гнаться в одиночестве за своим личным здоровьем — какой-то, боже мой, моветон. Таких вещей стоило бы стесняться.
Нужно затеяться с какой-то огромной замутой, которая коснётся если не всех, то многих.
Надо менять моду, менять ориентиры — так мы станем лучше выглядеть. Русскому джентльмену пристало выглядеть хорошо, он не американская женщина.
Вот, скажу навскидку.
Меньше контрацептивов — больше детей, они съедят нашу еду, избавят нас от лишних проблем с весом, заставят больше работать. Потом, они всё время разбегаются — их надо догонять и собирать в кучу.
Одно время у меня не было машины, и я трёх своих детей отводил зимой в садик на себе. Сначала пешком, потом на маршрутке (попробуйте в 8 утра запихнуть в переполненную маршрутку троих малых чад, а затем извлечь их оттуда, расползшихся по салону), потом опять пешком. После этого их надо было ещё и раздеть, а затем снова нарядить — но уже в детсадовское. Ни один, зуб даю, культурист такого не повторит. Человек с лишним весом просто погибнет, исполняя этот номер.
Идём дальше.
Меньше города — больше воздуха.
Меньше медленных подходов — больше самоистязанья.
Меньше серьёзных людей — больше весёлых.
Стремительней! Не надо делать вид, что мы всё успели, — мы прожили реальную часть жизни едва ли не в самое пустое и бесстыдное время из возможных — и за плечами у нас куда больше пустоты, чем поводов для понтов.
Меньше скептицизма, меньше цинизма — от этого надуваются щёки, а глаза пустеют.
Больше голода, больше жажды.
Меньше офисов — больше митингов. Больше влюблённости и больше верности. Больше маршей и больше танцев на улице. Чтоб не осталось времени ни на что.
Вместо того чтобы взбить очередной молочный коктейль — давайте взобьём до розовой пенки время вокруг нас.
Иди ко мне, я буду твоим господином
Мода — безусловно, женщина.
Слаба, мимолётна, ранима, разноцветна. Казалось бы, её легко победить, чтоб управлять ею. Но раз мода — женщина, то она и повелевает, время от времени выстраивая мир под себя, ежеминутно меняя свои предпочтения, страдая очаровательным отсутствием логики, меры, такта.
Мода — блистательный мир. Взирающему на этот мир кажется: если тебя приобщат к лоску и аромату моды, есть шанс стать небожителем.
Человеку скучно быть похожим на себя, ему нравится быть похожим на кого-то, кто кажется ему лучше, успешней, сильней.
Позавчера было красиво платье в горошек, вчера — рваные джинсы больше на размер, сегодня — джинсы на размер меньше. От драгоценных камней величиной с яйцо к простоте и обратно. От изысканных форм к бесформенности и снова назад. Отличаться от всех так, чтобы стать неотличимым от лучших: это, знаете ли, задача.
По совести говоря, на моду легко обрушиться, обвинить её в потворстве человеческой слабости, пошлости или глупости. Но все эти претензии стары, стары.
В конце концов, мода — это не только отличная возможность успешной паре явить себя в свете.
Дань моде отдают монархи, генсеки и тираны. Или даже устанавливают её. Пётр заставлял бриться и носить парики — он был тот ещё модник, повлиял на русский мир много больше любого модельера. Догадываюсь, что помимо бритых бород, париков и камзолов для мужчин появились тогда и все эти женские чудачества — корсеты, чулки и прочее декольте. Пётр лично проверил, как это работает, и сказал: «Хорошо».
Кеннеди, Троцкий, Кастро — чем не образчики моды, которая проходит насквозь сезон за сезоном и будет неистребима ещё годы, десятилетия, а то и столетия? Если б мы наверняка знали, как выглядел Чингисхан, — о, как влияло бы его одеяние на стиль одежды многих и многих!
Древние греки или римляне — разве они не продолжают влиять на нашу моду?
Древняя Африка, Древняя Индия, Древний Китай — всё это полноценные участники парада мод, они отвоёвывают своё пространство, подспудно диктуют те или иные тренды. Великая цивилизация — всегда тренд.
А сарафан, косоворотка, тельняшка — куда они денутся? Толстовка? — между прочим, редкий случай, когда блажь русского барина и по совместительству гениального писателя стала международной модной приметой. Комиссарский кожаный пиджак, наконец. Кепка-хулиганка, брюки клёш, косынка — да мало ли что.
Мода влияла на победы армий, и на их поражения тоже.