Летучие мыши появляются ночью

– Из-за картошки. Я накопал не нашей, а чужой – Илийчо Кынчева.

– А за каким чертом? Десять соток картошки мало, что ли? Лопнешь – и то все не съешь!..

Шутев молчал.

– Так ведь?.. Тебе дали участок, а ты крадешь у другого. Как это объяснить?

– Да его поросенок… – начал Шутев и замолчал.

– Говори, говори!

– Мы с Илийчо соседи. Уже несколько раз его поросенок забирается в мой огород и топчет его…

– И ты решил ему отплатить. Да к тому же обмануть нас! А сейчас посиди связанным, пока не образумишься!

Димов повернулся к нему спиной, тяжелая дверь закрылась за ним. Они еще не вышли из подвала, как кто-то застучал по одной из дощатых стен.

– Кто там? – спросил Димов у старшины.

– Георгий Кротев…

Димов подошел к двери.

– Чего тебе, Кротев? – громко спросил он.

– Я хочу говорить с тобой.

– А я нет! – бросил Димов и пошел вверх по лестнице. Вместе с Парговым он прошел в свой кабинет и некоторое время молча стоял посередине комнаты.

– Пусть Шутев напишет все! – наконец сказал он. – И отпустите его.

Паргов чуть ли не с испугом посмотрел на Димова.

– Как же мы его выпустим, товарищ Димов, а может, он виноват?

– Нет никаких улик…

– А то, что он убежал?

– Ведь он объяснил, как было дело.

– Как же ему верить, если он однажды обманул? Откуда мне знать, что он делал этой ночью. Может, он уложил Кушева…

– Неплохо придумано! Можешь спросить у него, где он был ночью, конечно, но потом отпусти… Под мою ответственность.

– Слушаюсь! – впервые по-военному отчеканил Паргов. – А Кротева?

– Подождем немного, пока за ум возьмется! У него сейчас алкогольный кризис.

Сегодня вечером расскажет даже то, о чем мы его и не спрашивали…

Хотя Димов и не чувствовал усталости, он все-таки решил поспать часа два, восстановить силы и вернуть остроту восприятия. Он давно заметил, что воображение устает значительно быстрее мысли. Над логической задачей он мог раздумывать часами, но если необходимо было призвать на помощь воображение – отупение наступало через несколько минут. Работа воображения давалась ему трудно, и, однако, именно образное, а не логическое мышление помогало ему до сих пор справляться с самыми трудными задачами. На эту тему он выступил в свое время на курсах, при обсуждении одного из рефератов. И так как он был одним из лучших слушателей, то никто не решился ему возразить. Только докладчик стал защищать свой реферат.

– По мнению Димова, выходит, что образное мышление не логическое мышление, – сказал он, глядя неподвижными выпуклыми глазами. – Я хочу спросить у товарища Димова, правильно ли я его понял.

– Не совсем правильно, – улыбнулся с места Димов.

– Искренне сказано – но тогда я тебя не понимаю.

– Значит, ты меня невнимательно слушал. Я сказал, что образному мышлению не должна мешать логика рассуждений. Что это значит? Очень просто: я считаю так – не надо примешивать образы к моим логическим рассуждениям. Образы: должны жить свободно, своей собственной, присущей им жизнью. Я должен лишь внимательно наблюдать за ними, а потом проанализировать и обобщить результаты в соответствии с возможностями логического мышления. Это ясно?

Димов произнес все это, повернувшись спиной к залу, стоя Шлицом к докладчику. И чувствовал, что его не очень-то поняли.

Докладчик заморгал.

– Ты хочешь сказать, что криминалист прежде всего должен быть хорошим психологом? Я не возражаю, это общеизвестно.

– Хороший психолог, к сожалению, еще не все, – сказал Димов. – Хороший психолог составляет правильное представление об объекте. Но после этого он должен суметь вывести его на сцену своего воображения. Вот о чем речь.

Подобные мысли занимали его, пока он мерил шагами добела отмытый пол своей комнаты. Было половина второго, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Раздражал его только тяжелый запах цветов, растущих под окнами. Они могут быть красивыми – их дело, – но запах мешал ему думать. Все же на сцене его воображения начали мелькать какие-то образы, бесплотные и безмолвные.

Спускаясь вниз, чтобы побриться, он узнал, что его ожидает. На этот раз то был жареный перец, фаршированный таинственной смесью, рецепт которой был известен только хозяйке. Преодолев застенчивость, он с аппетитом проглотил четыре штуки.

– Положить еще?

– Ну разве что еще один! – ответил он, стыдясь своего обжорства.

Хозяйка положила ему еще три, из которых он оставил один – так, из ложной скромности. Потом он снова поднялся в свою комнату, закрыл окна и просидел час над документами, найденными в карманах убитого. В них не было ничего интересного: преимущественно служебные счета, расписки, удостоверения. Не было даже обычной записной книжки с телефонами. Все-таки на некоторых счетах и расписках Димов обнаружил несколько софийских телефонных номеров. Только один номер, написанный большими цифрами на последней странице паспорта, был четырехзначный – провинциальный. Все телефонные номера написаны шариковой ручкой, и только этот химическим карандашом. Наверное, Кушев боялся его потерять, рассуждал Димов, раз записал на собственном паспорте.