Летучий голландец

— Молодец! — кричал с авианосца Пирос. — Тринадцать порций свинины с вином на ужин!

Маймун мурлыкал и нехорошо облизывался.

— Где адмирал? — кричал одуванчик.— Я, Пирос, ангел ада, вызываю тебя на добросовестный поединок! Где ты, малютка-гнида? Явись, соломонид!

И когда пиратские мортиры вспыхнули, чтобы выдохнуть снаряды, совсем рассеялся дым от залпов.

И пираты увидели: на бизани развевается неприкосновенный и страшный флаг «Летучего Голландца»!

Помимо символического значения, флаг отличался незаурядной художественной красотой.

— «Летучий Голландец»! — завопили в ужасе пираты.

Многие утонули тут же без лишних слов.
Многие превратились в самоубийц.
Бомбардировщики вспорхнули и улетели очень далеко.
Подводные лодки опустились на самое дно.
Многие лодки взорвались сами.
Многим помогли взорваться соседи.
Все остальные корабли опустили веселый пиратский роджер и подняли белый флаг. Это было и грустно и смешно: ведь у пиратов не бывает белого флага, и они привязывали к клотику первое попавшееся белье.
Никто уже не сопротивлялся. Победа была не самостоятельной, а при помощи легенды о «Летучем Голландце».
И в этом был виноват пассажир и философ Дании.
Это гусиная лапка Дании случайно задел ногой флагшток, и флаг поднялся.
С бешеными ругательствами и с веревкой в зубах Пирос карабкался на бизань, чтобы без промедления повесить незадачливого пассажира.
Создалась многообещающая ситуация.
Ее развязка была бы всем понятна и приятна, если бы в этот момент не вышел на палубу капитан Грам. Капитан вышел из кают-компании, где опять не нашел гитариста. Грам был в кожаных шортах и в турецких туфлях на босу ногу.

— Что здесь происходит? — спросил капитан.— Что-то не вижу я моей команды и не слышу возгласов приветствия,— сказал капитан не совсем дружелюбно.— Почему столько дыма и пламени вокруг корабля? Опять это штучки Фенелона! Ну, Фенелон!

Адмирал пиратского флота прибыл под конвоем. Он был в плаще с капюшоном. Плащ был раскрыт как раз настолько, чтобы видны были многочисленные ордена и медали адмирала.

Матросы с воодушевлением рассматривали драгоценную грудь адмирала. Не потому, что они хотели прильнуть к этой груди с воспоминаниями, а потому, что рассматривали все эти бриллианты как уже неотъемлемую часть своей коллекции.

— Только не ломай шпагу,— сказал Фенелон.— Звук ломаемой шпаги вызывает у меня приступы меланхолии и мигрени. Этот звук мне не нравится. Это звук-символ, а я люблю музыкальные звуки.

— Поговори, поговори, Фенелон,— посоветовал капитан.— Знай: это твои последние слова перед мучительной смертью. Поэтому поговори и заткни свою пасть, мой мальчик!

— Молодец! — сказал капитан, когда адмирал сломал свою шпагу.— Скажи нам свое имя, сопляк, и мы тебя повесим.

— Мое имя известно всему миру! — оскорбился адмирал. Он еще шире распахнул свой плащ. Орденов под плащом было видимо-невидимо.— Это меня благодарили мудрецы и монархи,— сказал адмирал.— Моя смерть вызовет международные конфликты и скандалы. Вы не посмеете меня повесить!

— Ты так думаешь? — спросил капитан.— Что ж. Это, к несчастью, лишь твое мнение. И с этим твоим мнением мы тебя и повесим.— И капитан дал знак матросам.

— Тогда я сам,— сказал адмирал.— Гнусная история: папуасы вешают великого адмирала!

— Сам так сам,— не протестовал капитан.— Только намыль веревку шампунью, а то у нас веревки очень ворсистые.

Через минуту адмирал самостоятельно повесился на рее.

— Смешное самоубийство,— сказал доктор Амстен.— Первый случай в моей практике. Юристам и тысячу лет здесь ни в чем не разобраться. Капитан хотел повесить адмирала, но не повесил. Адмирал не хотел вешаться, но повесился. Странная история!

— Да, история каждого государства беспрестанно фальсифицируется в угоду его царю,— плохо расслышал Амстена экзистенциалист и водолаз Ламолье.

— Что будем делать с пленными? — спросил Гамалай.— Я думаю, что пленных не мешает повесить. Я подозреваю, что это совсем не пираты, а переодетые лесбиянки. Если мы их не ликвидируем — разврата не оберешься.