Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

— Я затем не раз встречал боцмана, у него теперь вполне нормальная тень. А поумневший под чужим небом корабельный врач сказал мне, что это как с африканской болезнью, вызываемой амебой. У нас для нее нет подходящего климата и питательной среды, и больные через две недели сами по себе выздоравливают, — закончил историю Ураганов.

Мы молча поглядели на свои короткие тени, лежащие на полу, и удовлетворенно вздохнули.

— Нет, ты, правда, по соседству жил с Логофетом? — вдруг спросил Федора Глеб.

СТЕПАНИШНА

Случилось это на острове Сахалин. «Богатырь» стоял тогда в порту Корсаков по соседству с супертраулером, своего рода мощным плавучим заводом, сделанным в ГДР и начиненным всякой автоматикой и электроникой. Специальные эхолоты указывают плотность, вес и глубину проплывания рыбных косяков, и сразу видно, стоит ли выметывать простым нажатием кнопки гигантский трал, куда свободно может влезть двадцатитрехэтажный дом. Семнадцати рыбакам в разделочном цехе только успевай управляться с механизмами, когда по конвейеру пойдет рыба: филе прессуется, попадает в целлофановые сорокакилограммовые пакеты — и в морозилку, а из отходов получается рыбная мука.

И что интересно: никак нельзя перевыполнить план ни более быстрым вытягиванием трала, ни ускорением обработки рыбопродуктов — тут же срабатывают запломбированные спецпредохранители, и все останавливается.

Таким образом супертраулер сам себя бережет от бездумных энтузиастов — иначе он из ремонта не вылезал бы. А ремонт производят не где-нибудь в порту приписки, а исключительно у черта на куличках — на верфях Штральзунда на Балтийском море.

В общем, конец двадцатого века!

Было это осенью, и захотелось мне поохотиться, команду пернатой дичью побаловать. Выпросил я у одного рыбака с супертраулера ружьишко — они же все местные, в Корсакове живут, — тот еще «кроки», самодельную карту нарисовал: где утки водятся. И в путь!

Отъехал на автобусе по асфальту вдоль побережья Охотского моря километров тридцать и высадился в какой-то заброшенной рыбацкой деревеньке. Почти все дома заколочены: с появлением мощных рыбацких судов прибрежный лов стал нерентабельным, вот и подались люди кто куда. Правда, сейчас хотят вновь в прибрежье лов возродить — после того как многие страны установили у своих берегов многомильную рыболовецкую зону.

Странное ощущение не покидало меня: после своего современного судна «Богатырь» и супертраулера я как бы попал в далекое прошлое. Вокруг старые рубленые дома со мшистыми бревнами, рассохшиеся шлюпки со смолеными днищами, бездомные коты, стремительно перебегающие открытое пространство улицы. И лес уже подступил к деревне, на крыльце «Чайной» росло деревце. На песке валялись влажные водоросли морской капусты и зеленые обрывки от японских сетей, выброшенные морем…

Я углубился в лес. Блукал, чавкая сапогами, по окраинам заросших болотцев, постреливал в мало пуганных уток, если можно было их достать, не раздеваясь. Попутно срывал особый сахалинский папоротник, который островитяне научились у местных корейцев вкусно мариновать…

Стало темнеть, и я почувствовал, что заблудился. Знать-то знал: в какой стороне осталось море, там и шоссе, но понимал, что не сумею на него засветло выбраться. Завязнешь еще по пути в этих болотистых местах.

Решил правильно: выбрать местечко посуше, развести костерок, похлебать утиного варева, нарубить лапника для постели и переночевать. Только выбрался на большую поляну, как увидал — хоть перекрестись! — избу на курьих ногах. На трубе филин сидит, перышки чистит, а по лужайке перед домом зебра бегает.

Вот те раз…

Я не из робкого десятка: ружье наперевес и подхожу к избушке.

— Здравствуй, добрый молодец, — раздается сзади голос.

Чуть ружье не выронил.

Обычная старушка из лесу идет. В очках. С корзиной, полной папоротника.

— Здорово, баба-яга, — осторожно поздоровался я. Старушка обиделась:

— Какая я тебе яга? — говорит. — Я обыкновенная пенсионерка, бывшая колхозница. Мать лесника. А зовут меня — Степанишна.

— Не знаю, как вас там зовут, а обстановочка для яги подходящая, — бодрился я.

— Вы про дом, что ли? — махнула сухой ручкой старушка. — Мой сын-лесник — народный умелец, сам все выстругал: и резные наличники на окнах, и курьи лапы за-место фундамента.

— А зебру он тоже выстругал? — спросил я. — Тогда почему ж это изделие народного умельца траву ест?

— Лошадь она, — хихикнула бабка. — Скучно здесь, в лесу, вот я и раскрасила ее в полосочку. Веселее смотрится. Как в сказке.

Ну, чудачка!

— А филин тот, — и показал на трубу, — кем нарисован?

— Сова, — подчеркнула Степанишна, — сама приблудилась. Птенцом ее выкормила. Днем спит, ночью летает.

— Хорошо, что хоть вы не летаете, — рассмеялся я, закинув ружье за спину.

Степанишна странно посмотрела на меня. Понял ее взгляд по-своему: а что, мол, он за человек? Объяснил ситуацию и попросился на ночлег.

— Пожалуйста, — пригласила в избу Степанишна. Жилище внутри совсем успокоило меня, когда увидал в красном углу цветной телевизор на батареях и комнатную антенну.