Летучий голландец

Рейс оказался неудобный, с двумя посадками, одна — в Кемерово, вторая — в Чите, если бы он летел беспосадочным, уже в обед был бы у сестры, но пришлось дважды выходить из самолета, дважды заходить обратно, тупо шляться что по одному аэропорту, что по другому, пить мутноватый растворимый кофе, хотя сколько раз он зарекался, что если и будет пить кофе, то лишь натуральный, либо эспрессо, либо сваренный в турке. В Чите он даже глотнул в буфете молдавского коньяка, закусив каким-то нелепым расстегаем, хотя и не без удовольствия высосал тоненький ломтик лимона, чтобы заглушить во рту металлический привкус долгого полета и привычной пассажирской усталости.

На самом подлете он вспомнил свою нынешнюю работодательницу, хотя какая же это работа — любить женщину?

Но ему за это заплатили и заплатят еще.

И потом — все же это лучше, чем контрабандно провозить нечто в собачьих ошейниках. Впрочем, сейчас ему было без разницы, кто и за что ему собирается платить.

По крайней мере, он и сам получил вчера удовольствие.

И вчера же без малейшего напряга отдал хозяйке свой загранпаспорт: понятно, что обещанную ей неделю они проведут не дома.

Было уже почти шесть вечера по местному времени, он спустился по трапу и принюхался.

Пахло странно, он не мог сообразить, что это такое, может, сопки, круто спускающиеся к аэропорту, может, не видимое отсюда море, то ли он забыл, то ли раньше не так остро чувствовал запахи, а сейчас вот чутье обострилось, и вдруг он вспомнил.

Так пахло, когда он выходил из отеля в Карфакане.

И в очередной раз встретил того носатого с жесткой черной щеточкой усов и красными глазами навыкате.

Запах беды — вот как это можно назвать.

Он отмахнулся от запаха, как от наваждения или случайной, дурной бабочки, и пошел к выходу с поля.

Минуя аэровокзал, к воротам, которые были на том же месте, что и много лет назад, когда он в последний раз улетал отсюда.

Тогда Банан просто посмотрел на них из окна автобуса, увозившего его к самолету. Рядом были мать с отцом, Мартышка стояла у ворот и махала рукой.

Он увидит ее через час, максимум полтора, до города не близко, и он еще не знает, на чем поедет.

На такси, на экспрессе или в маршрутке.

Что подвернется под руку, на том и поедет.

Первой подвернулась маршрутка.

По дороге за окном ненадолго появилось море, но после Аравийского оно показалось ему каким-то не то неухоженным, не то просто встопорщенным, совсем не таким, какое иногда снилось ему ночами.

Раньше.

Когда-то, когда оно ему действительно снилось.

Они въехали в город, и он с любопытством уставился в окно.

Застройка не очень изменилась, только сделалась пониже и погрязнее, к надписям на русском добавились вывески на английском и с иероглифами.

И было все так же влажно, а за окном виднелось очень низкое серое небо, как всегда в июне, когда почти каждый день идут дожди.

Они повернули на очередную улицу, и тут он увидел знакомый дом, стоявший вторым по ходу движения, четырехэтажный, с нелепыми колоннами и большим каменным крыльцом, он даже пересчитал ступени — все правильно, пять…

Значит, пора выходить.

В этом доме жил когда-то его одноклассник.

Банан попросил шофера притормозить, выскочил на пошкрябанный, чуть не заплесневелый асфальт и понял, что все же вернулся.

Хотя и не хотел этого, да и навряд ли должен был возвращаться.

Но — вернулся, теперь главное — вовремя смыться обратно!

И еще — как объяснить сестре, почему он приехал без звонка? Но сперва поднять сумку с асфальта, пройти от дома с крыльцом до перекрестка и повернуть налево.

Резко вверх, так резко, что с непривычки может закружиться голова.

Он дошел до поворота и вдруг решил остановиться и покурить, чтобы не дымить на ходу.

Густолистые деревья по обеим сторонам ведущей вверх улочки были совсем не похожи на те, какие он вроде бы помнил.

Это были другие деревья и другая улочка, он докурил, взял сумку и пошел размеренным шагом.

Он все еще не знает, что скажет сестре.

Может быть, ничего.

Просто: «Здравствуй, сестра!»

Вот оно: трехэтажное здание его бывшей школы за пустырем.

Вывески давно нет, хотя что-то висит на стене рядом с дверью.

Квадратик, плохо различимый отсюда, с тротуара.

Банан не стал подходить, ускорил шаги — ему надо пройти еще квартал, пересечь площадь, подняться по ступенькам, войти в подъезд и подняться на четвертый этаж.

Площадь оказалась на месте, небо здесь было совсем уже низким, ощущалась сырость нависших облаков.

Зато дом перекрасили, из темно-серого он превратился в розовый, весьма легкомысленный домик, так и ждешь, что он закачается на ветру.

Максим посмотрел вверх и безошибочно зацепился глазом за одно из окон.

Света в нем не было, но сумерки еще не сгустились, так что все окна казались темными.

Оставалось немного, а он до сих пор не знал, что скажет сестре.

И как она объяснит ему этот бред про халатик.

Как это там? Повидай сестру Мартышку, чей задок так упруг, И спроси ее, какого цвета я дарил ей халат, И она ответит: «Белый! а что тебе, брат?»