Летучий корабль

Но, несмотря на все эти горькие мысли, Волдеморт мне милее и ближе не становится, о чем я и сообщаю сэру Энтони. И мне по-прежнему интересно, чем же Темный Лорд так полюбился представителям самых могущественных семей Магической Британии, что они ринулись за ним по первому зову, рискуя жизнью и добрым именем. Мой сосед некоторое время размышляет, а потом я слышу, как и он открывает последнюю пачку.

— Как тебе сказать? Вот ты пошел в авроры, как только окончил Хогвартс. Зачем? Что, ты видел так много зла в послевоенной жизни, что стоило посвящать себя борьбе с ним?

— Оказалось, вообще не видел. По крайней мере там, где оно реально было. Если честно, я почти не задумывался.

— Я вот тоже зачем-то пошел в авроры, а потом понял, что с тем же успехом мог пойти служить в маггловскую полицию. Столь же увлекательное занятие. Есть, сэр, да, сэр, как скажете, сэр. И это после всего того волшебства, что струится вокруг тебя, пока ты в Хогвартсе. Ты ощущаешь силу, которая тебя переполняет, ты понимаешь, что она имеет различные грани, да, ты называешь это стороны — темная, светлая. А тебе говорят, нет, дружок, вот это нельзя, и вот эти заклятия пробовать не стоит. И вообще будет лучше, если ты сядешь себе тихо перебирать бумажки в Министерстве, а колдовать будешь дома — не руками же картошку чистить! Это пропасть, парень, между тем, что ты реально можешь, и тем, что тебе позволено делать. Я выбрал сторону, где, как я думал, я смогу выпустить на волю ту силу, что мне дала сама жизнь.

— А оказалось тоже «да, сэр, как скажете, сэр»?

— Соображаешь!

— То есть любого сильного мага рано или поздно не могло не потянуть примкнуть к Темному Лорду?

— Вполне логично рассуждаешь. Среди нас было очень много магов, по силе равных твоему любимому Дамблдору. Люциус, например. Или Северус.

— А он-то что?

— А ты думаешь, он только черпаком горазд в котле мешать? А Люциус с его колоссальной магией всю жизнь мечтал хлопотать о чем-то в Министерстве и подкупать чиновников? Сам пойми, смешно. А потом, мы все были немного авантюристами.

— Немного?

— Хорошо, просто авантюристами. Вот тебе весело жилось в мирной Магической Британии?

— Мне да. Обхохочетесь. Хотя у меня просто не было времени как следует заскучать.

Я понимаю, что он имеет в виду. То, как жила семья моей бывшей жены — Перси и мистер Уизли работали в Министерстве, а для этого вовсе не обязательно быть волшебником. Билл — банковский служащий, хотя это и романтично называлось «ликвидатор заклятий». Джинни — частный тренер. Гермиона изучает магическое право. В мире магглов никто не мешал бы ей стать юристом…

— Почему полон Лютный переулок, Гарри? Почему там всегда толпятся те, кто хочет купить нечто запрещенное? Почему хорошо мыть посуду с помощью волшебной палочки, но плохо владеть легилименцией?

— Потому что, — тут я вспоминаю наши занятия со Снейпом на пятом курсе, — есть заклятия, причиняющие людям вред.

— Но есть и контр-заклятия, им же тоже можно учить! Почему ты, будучи сильным магом, а ты сильный маг, Гарри, совершенно не обучен определенным вещам? Почему кто-то ставит тебе ограничения? Почему верхом мечтаний для тебя становится работа в полиции, прости Мерлин, или сидение в конторе?

— Но почему у Вас все вылилось в убийства магглов?

На это у сэра Энтони нет ответа. Но он первый человек в моей жизни, с кем я говорю о добре и зле, говорю вовсе не так, как раньше, пытаюсь взглянуть на обе стороны немного отстраненно. Я понимаю, что он во многом прав, а в чем-то и нет, потому что, хоть он и не злодей, но он находится на стороне, которую я привык называть Тьмой. А себя я по-прежнему располагаю там, где Свет. Мир все еще остается для меня четко разделенным на черное и белое, или мне только так кажется, так как, если задуматься, а чем была моя дружба с сэром Энтони?

Так проходят месяцы. Конечно, было бы не совсем верно утверждать, что в Азкабане Поттер окреп и набрался сил. Но жизнь не ушла из меня, я не дал выпить ее темным камням, не отдал свою душу дементорам, не стал безвольным мешком, с трудом перекладывающим себя с боку на бок. И в то же время я не остался прежним. Так что когда в мой день рождения Гермиона все же добивается свидания со мной, она с трудом может скрыть удивление.

— Гарри, ты… ты совсем не изменился, — говорит она, когда прекращает целовать меня и плакать. — Ты не такой, каким стал Рон.

Я не могу рассказать ей про сэра Энтони, поэтому просто развожу руками.

— А что с Роном?

Она старается сдержать слезы. Бледная, худенькая, будто прозрачная. И такая безнадежность в глазах…

— Он… он будто стал похож на тень себя прежнего. С каждым разом все хуже. Не спит совсем, еле стоит на ногах. И мне кажется, ему все стало безразлично. Вы же не вместе?

— Я не видел его с того дня, как мы попали сюда. Ты часто навещаешь его?

— Раз в месяц, чаще они не разрешают. Я пыталась подать прошение о вашем помиловании, но они сказали, что можно только через пять лет. Он просто не выживет. Я пошла бы на все, чтобы его спасти. На что угодно. И ради тебя тоже.