Летучий корабль

Потом Глеб Николаевич завел Павла в комнату и с покровительственной полуулыбкой представил сотрудницам. Женщин было трое, и в одной Павел, оторопев, узнал Машу. Вторая, с каштановыми волосами, Валя, — немного за тридцать и с обручальным кольцом, — была, в отличие от нарядной Маши, в недорогом платье, а третьей была сорокалетняя кокетливо-простодушная Рената Евгеньевна, чьи непомерно высокие каблуки в представлении Павла мало соответствовали возрасту.

— Увел у Смоляницкого молодого специалиста, — игриво сообщал Глеб Николаевич, ловко барражируя между столами. — Там двое убежали: один к нам, другой — к Рыбакову. Конечно, губа не дура… понятное дело, в командировки лучше в Париж, чем в Сары-Шаган. Вот где были все удовольствия. Клопы с кулак величиной. Делали так: кровать обливали кипятком, а ножки ставили в банки с водой — эти твари лезли на потолок и пикировали. А самое страшное бывало по субботам. Из Ташкента приходил самолет с водкой, и все упивались вдрызг: на всю жуткую степь — ни одного трезвого.

Рената Евгеньевна по-хозяйски оглядела комнату и спросила у Глеба Николаевича, где он разместит сотрудника. Освоив стол, Павел посмотрел в окошко, привыкая к панораме, где перед наблюдателем открывалась перспектива соседних, родственных "Витязю", учреждений. За забором начиналась территория НПО "Полет" с ангарами, гаражами и кривобокими строениями. За ними электрически светилось здание НИИ "Туман", о котором злые языки судачили, что деятельность подозрительной конторы покрыта туманом, скрывающим вопиющий непрофессионализм и беспардонную растрату народных денег. Следом тянулась загадочная промзона с темно-кирпичными сараями, где временами речка-вонючка, протекая мимо обвитого колючей проволокой забора, окрашивалась в неестественные химические цвета. Дальше изгибалась железнодорожная ветка, за ней шла насыпь и следом, за лесозащитной полосой, — обычные жилые районы, разбавленные зеленью тополей и берез. Мирная картина упиралась в горизонт, над которым царило небо, усыпанное барашками перистых облаков.

Когда Вадим Викторович спросил, понравилось ли сыну на новом месте, тот изобразил эйфорию, покривив душой: пока нравиться было нечему. Четверо серьезных соседей по комнате отнеслись к новичку с прохладцей, не особенно полюбопытствовав, кого к ним занесло. На следующий день Павел решил, что с утра, не теряя ни минуты, погрузится в работу, но Глеб Николаевич задержался на несколько часов. Заминка взбесила Павла, заставив елозить на стул напротив мучимой аналогичной проволочкой Маши, пока занятые коллеги по-свойски предлагали девушке упражнения, чтобы скоротать время.

— Займись личной жизнью, — посоветовал Лева, полноватый отец двоих детей, которого Павел посчитал поверхностным любителем сального юмора. — Зачем такое рвение?

— В самом деле, Маша, — согласилась Рената Евгеньевна, подпиливая ногти. — Давай мы тебя выдадим замуж?

— Я была замужем, — ответила Маша и обвела шокированных мужчин горячим взглядом.

— Когда ты успела? — ахнула Рената Евгеньевна. — Ну, это же, наверное… первый блин — комом? Можно выйти еще раз.

— Можно выйти много раз, — подсказал спортивный, рано лысеющий лыжник и рыболов Георгий. Его, вроде словоохотливого, окружала невидимая стена отчуждения, сразу относя собеседника на почтительное расстояние.

— Нет, я выполнила биологический долг, — Маша вытянула в проход миниатюрные туфельки. — Имею право заниматься тем, что нравится.

— У тебя же нет детей? — продолжала удивляться Рената Евгеньевна. — Или есть?

Маша подтвердила, что у нее нет детей и что она не представляет себя матерью.

— Рожать, чтобы продолжаться… любить, чтобы рожать… готовить, чтобы есть, — это все не мое. Противно, что ли, — она передернула плечами. — Не люблю физиологию.

Очередная пошлость замерла у Левы на губах, войдя в диссонанс с напряжением Машиного голоса. Рената Евгеньевна выглядела изумленной, а Георгий, отхлебнув чаю из полулитровой емкости, констатировал:

— Тебе надо переориентироваться: именно у нас заложена физиологическая составляющая.

Разговор повернул к воспитательным вопросам, а потерявший интерес Павел, которому свои дети, не вызывая принципиального отторжения, виделись еще нескоро, задумался над неожиданным углом Машиного зрения и спросил себя, правильно ли он сделал, перейдя на программу, которая возбуждала в даровитых специалистах шизофренические идеи.