Летучий корабль

— Гермиона…Твоя подруга… она хорошая девочка. Подумай сам — ей пришлось принять от меня помощь, иного выхода просто не было. Она испугалась, увидев меня в Мунго, было совершенно ясно, что она будет разрываться между осознанием того, что непорядочно обманывать человека, спасающего ей жизнь, и обещанием молчать, которое она, по всей видимости, дала тебе. То, что случилось с ней — это было не совсем то, о чем им сказали в Мунго. Она сильная ведьма, а ее муж не самый выдающийся маг современности, скажем прямо. Почему она не могла выносить его ребенка? Что вы, вы трое, знали о том заклятии, которым ты столь легкомысленно воспользовался? Что вам было известно о каре, которая может постигнуть клятвопреступников, особенно, если это касается мертвых? Они опознали твое тело, Гарри. Они принесли магическую клятву, что тот человек, которого нашли в Темзе, это ты, зная, что это не так. Магия не прощает подобных вещей, и для наказания она выбрала самый простой способ — их ребенка. Ложная клятва, данная Гермионой Грейнждер-Уизли столь легкомысленно, постепенно вытягивала ее силы. Зелья, которые я варил для нее, были лишь подспорьем — нам с Энтони понадобилось провести обряд, очищающий ее и ее мужа от совершенного преступления — разумеется, я не стал говорить ей об этом, так как ее присутствие не было необходимым. Когда она плакала… я не стал испытывать ее терпение, я сразу же сказал ей о том, что знаю, что ты жив — она во всем призналась. Я особенно не расспрашивал ее о тех событиях — большую часть я знал от Энтони, многое, благодаря ему, даже лучше, чем твои друзья. Не вини ее ни в чем — порой требуется гораздо больше мужества для того, чтобы рассказать о том, о чем все сговорились молчать, чем продолжать хранить тайну вопреки всему. Твоя Гермиона была не в том состоянии, чтобы я счел возможным читать ей нотации — я этого и не делал. Несмотря на то, что первопричина ее болезни была устранена, необходимость в зельях все же оставалась — я бывал у них практически каждый день, потом несколько реже. И просил их ничего не рассказывать тебе об этом… Сейчас ты скажешь, что боялся вспугнуть (он грустно усмехается), наверное, так оно и было. Мне оставалось только ждать. Как ни странно, твоя подруга … она рассказывала мне о твоей жизни в Лондоне в те месяцы, пока ты еще оставался с ними под одним кровом — порой мне было больно ее слушать, потому что я видел, как ты, всегда такой открытый и, кажется, не имевший никаких секретов от своих друзей, все больше замыкался в себе, отдалялся от них. Будто на тебя и вправду упала тень…моя тень.

Порой я думал: если даже то, что я просто был где-то в твоей жизни, пусть и на расстоянии, так отравило ее — не стоит ли мне отказаться от тебя, позволить тебе действительно раствориться, исчезнуть? Я знал, что не смогу… Не смогу смириться с тем, что больше не увижу — о большем я и не думал… Хотя бы просто посмотреть на тебя, поговорить с тобой. То, что я в итоге и сделал, став для тебя Патриком Робертсом. Помнишь, как старый англичанин спросил тебя о том, был ли ты счастлив здесь? Когда ты ответил, что скорее да, чем нет… Знаешь, я был так рад… Хотя, если бы я услышал нет — я бы вряд ли так легко отступился. Когда я увидел тебя ночью на дороге, а ты сразу же сказал, что не нужен мне без магии… Я подумал, видимо, черти в аду в суматохе потеряли список моих грехов, Гарри. Скажешь, что я одержимый?

- Тогда и я тоже, — тихо говорю я, крепко сжимая его запястье.

* * *

Кому дано знать, сколь пространны те свитки, на которых собраны все наши прегрешения? Я хотел бы взглянуть на того, кто вправе казнить и миловать, отделять грешников от праведников, зерна от плевел. Тех, кто точно уверен, где тьма, а где свет. Я смотрю на того, кого люблю — он серьезен, почти неподвижен, только тень улыбки у него на губах. Той, что принадлежит мне. И мы, наверное, сидим так очень долго, и мне кажется, в той тишине, что сейчас окружает нас, я слышу, как отступает дневной зной, а ему на смену приходит мягкий вечер, ложась на небо розовыми мазками заката.

А потом пират медленно поднимается и проходит к шкафу в углу комнаты. И вернувшись, вкладывает мне в руку небольшой продолговатый предмет — темное старинное шероховатое дерево само ложится мне в ладонь, мои пальцы легко узнают контуры обезьянок на боках шкатулки, а, когда я открываю ее, я вижу каплю света на черном бархатном дне — сияющую жемчужину на цепочке с крупными звеньями.

50. С магией и без нее