Летучий корабль

— Несколько дней после Мунго я провел в своем лондонском доме, ненавидя каждую вещь в нем. Каждую ворсинку ковра, стены, двери — я готов был сжечь свою тюрьму… и я не смел уехать, хотя это было как раз то, что мне советовал сделать Люциус. Мне казалось, будто ты где-то поблизости — просто спрятался, растворился в туманах большого города, в размазанном свете ночных фонарей, освещающих мельчайшие капли дождя. Мне снилось, будто я иду по переулкам, все быстрее и быстрее, вижу твою фигуру, пытаюсь догнать — но в последний момент ты сворачиваешь куда-то, и я опять остаюсь один, не понимая, куда ведут разбегающиеся во все стороны улицы и проулки. Я видел тебя сидящим в такси, спускающимся в подземку, а по ночам слышал, как под моими ладонями бьется твое сердце. И в один из таких дней, в очередной раз убедившись в том, что выпитый виски не делает меня счастливее, я, проснувшись уже ближе к вечеру, аппарировал в Годрикову Лощину — прямо как был, в джинсах, небритый, надеясь, что в сумерках мало кто сможет различить, кто я такой на самом деле. Да мне было уже и наплевать. Я стоял у ограды, держал в руках цепочку с жемчужиной, словно это был компас. И смотрел на твой чертов памятник.

- А что, прямо настоящий памятник? Рон мне вроде что-то писал об этом…

- Да. Мраморный. Твои друзья потом сказали, что ты так и хотел. Отвратительное зрелище.

Я сажусь в постели, устраивая подушки повыше, смотрю в окно и на какую-то долю секунды не могу понять, почему там, по ту сторону рамы, обрамленной тонкими занавесками, светит солнце и плещется теплое море. Потому что в той жизни, о которой мне сейчас рассказывает Северус, уже сумерки, и идет мелкий холодный дождь, и ложится туман — серый, влажный, непроницаемый. И там я взираю на мир с мраморного постамента равнодушными каменными глазами.

- Северус, я… я не хотел так…

А потом до меня доходит, что я только что сказал, и я не знаю, смеяться мне или плакать. И он почему-то тоже улыбается. Он мог бы спросить сейчас: «А как ты хотел?» И мне бы было стыдно, потому что я даже отдаленно не мог представить себе всех последствий того, что я затеял и совершил в мае прошлого года. Но он просто продолжает рассказывать, вновь садясь рядом со мной на край кровати.

* * *

— Я не знаю, сколько времени я провел на кладбище, но когда меня окликнули по имени, я даже не удивился. Потому что я узнал его голос, и я был уверен, что рано или поздно он явится для того, чтобы мы могли выяснить отношения без свидетелей, более не обремененные этикетом. Я просто обернулся и наставил на него мою палочку, словно только и ждал этого, а он уже держал в руках свою. «Замаливаешь грехи, Северус?» — спросил он меня, не желая нападать первым. «Это не твое дело, Энтони», — ответил я ему, — «что бы я ни делал — это тебя не касается». На тот момент я уже был частным лицом, а он, хоть и оставался, да и до сих пор остается, главой Аврората, вряд ли мог позволить себе магическую дуэль в столь оживленном месте, как Годрикова Лощина. Так что мы, скорее, были похожи на двух петухов, поднявших гребни и распушивших перья, чтобы устрашить соперника, хотя оперенье у меня на тот момент явно было так себе.

- Я никогда не думал, что ты не ладишь с сэром Энтони…

- Я тоже никогда об этом не думал, пока не увидел, как он обнимает тебя, только что выпущенный из своей камеры в Азкабане.

- Но, Северус…, — я даже не знаю, что ему сказать на это, — мы же… мы же просто разговаривали с ним через стену. Что там могло быть? Да и вообще, как тебе такое могло прийти в голову — я и сэр Энтони?

- Да, я знаю, это было абсурдно… Я не мог видеть, как кто-то приближается к тебе. Я сам не мог сделать навстречу тебе ни шагу на острове, а он… у него получалось оставаться тем, кем он был, не вызывая у тебя отвращения, брать тебя с собой на прогулки, учить жизни… В общем, так вышло, что я начал первым: подкалывать его, язвить… А Энтони не так глуп, чтобы не догадаться, что на самом деле происходит.

- И ты заставил его участвовать в нашем аресте и допросе.

- Да, и этого он тоже не мог мне простить. Так что когда я вернулся с Кеса один, он … в общем, он сам и сказал мне, что я использовал тебя, а потом выбросил, как надоевшую игрушку. А так как он был прав, мы с ним впервые очень серьезно поссорились. И дело чуть было не закончилось поединком, так что если бы не вмешался Малфой…

- Он просил меня передать записку через Драко.

- Да, я знаю. Нотт сам рассказал мне.

- Когда?

- Когда мы встретились с ним на кладбище тем вечером. Нет, не там, разумеется…

— Он сказал мне, что я разрушил твою жизнь — он действительно так считал. Что ты был ему, как сын. И что, сколько бы я ни стоял там, у кладбищенской ограды, это тебя не вернет. Я убрал палочку, потому что мне было совершенно наплевать, что он собирается делать дальше, а он стоял и смотрел на нас — на меня и тебя, на мраморного героя, застывшего у меня за спиной. «Вы хорошо смотритесь вместе, Северус», — наконец, произнес он. — «Пойдем, нам надо поговорить».