Летучий корабль

Он мгновенно оказывается рядом со мной, его железные пальцы впиваются мне в запястье, оставляя синяки даже сквозь рубашку. И он бросает меня обратно на сидение, как паршивого котенка, в ту же секунду блокируя двери.

- Я никого не отпускаю, Поттер, разве ты забыл?

И машина тотчас же срывается с места. Пока мы идем к дому, он крепко держит меня чуть выше локтя, втаскивает в дом, толкает на диван в гостиной, даже не дав раздеться.

- В чем дело? — чуть ли не рычит он, и в его глазах гнев, какого я не видел уже давно. — Чего тебе не хватает? Я люблю тебя, тебе хорошо со мной. Что тебе нужно?

- Северус, прости, я не хотел тебя обидеть. Разве ты не понимаешь? Ты маг, ты мог бы вернуться в Лондон — там все были бы только счастливы. Ты мог бы вновь стать министром. Даже если и нет…Со мной ты даже не можешь выбраться ни в одно из своих имений. Потому что ты сидишь здесь, со мной. Я, как ярмо, у тебя на шее. Зачем? Чем раньше это прекратить, тем лучше. Магия… она не возвращается… Она не вернется, Северус…

И я понимаю, что у меня нет больше сил говорить. Он куда-то выходит. Но тут же возвращается, держа в руках два бокала и внушительных размеров бутылку виски, которую он ставит на столик передо мной. Я удивленно смотрю на него, конечно, мы могли выпить вместе, но на этот раз он явно настроен меня напоить.

- Рассказывай, — почти приказывает он, снимая пальто и садясь рядом со мной на диван.

- Что рассказывать?

- Все.

- Но я же тебе все объяснил.

- Ни черта ты мне не объяснил. Все выкладывай.

- Что все?

- Можешь начать с самого рождения.

Я понимаю, что на этот раз отвертеться мне не удастся, так что разматываю шарф, выбираюсь из рукавов пальто, откладывая его в сторону — а в моей руке уже оказывается бокал, наполненный чуть ли не до половины.

- Ты же и так знаешь все о моей жизни, — я делаю последнюю попытку увильнуть от допроса.

- Да, так что мог бы составить краткую справку для энциклопедии. Я ничего не знаю о твоей жизни, Гарри. Я не знаю, почему ты не можешь принимать любовь, и это при том, что на это способен даже такой закоренелый мерзавец, как я. Я не знаю, почему в твоей жизни есть только две крайности — геройство или убожество, и ничего посередине. Почему, если ты не совершаешь подвиг, ты идешь протирать столы в кафе. Я ничего об этом не знаю, так что ты расскажешь мне все прямо сейчас.

- А виски развяжет мне язык?

- Думаю да. Приступай.

И я приступаю, подчиняясь его напору. Сначала слова складываются как-то с трудом, они односложны и одномерны, в них мало от моего детства в чулане, от моей горькой детской зависти к тем, кто был любим. Но постепенно у меня получается лучше, видимо, это виски делает свое дело, так что я рассказываю лорду Довиллю всю историю моей нелюбви, нет, не моей, историю мира, так и не полюбившего нелепого героя, хотя тот вроде бы был готов на все, чтобы его хотя бы терпели рядом. Пират не перебивает меня, кажется, даже ни разу не переспрашивает, только бокал, зажатый в моих пальцах, никогда не остается пустым. И, захлебываясь пьяными слезами, я говорю ему про игрушки, которые были у Дадли, но которых никогда не было у меня, про соседскую собаку, которую мне так ни разу и не разрешили погладить, про вишенки, которые на моих глазах выковыривал из торта Дадли. Про школу, где я не понимал, чем вообще могу заслужить хоть чью-то дружбу, про пиратский остров…Про то, как он сам выплеснул вино мне в лицо. И не помню, как наступает утро.

* * *

Вместо утра наступает какой-то неправильный день, потому что я просыпаюсь на диване в гостиной, укрытый пледом, совершенно один, но это даже и лучше, потому что у меня ужасающе болит голова — я не могу представить себе, как камень, колдовским образом оказавшийся у меня на плечах, можно оторвать от подушки. А как только я вспоминаю все, что этому предшествовало, я вообще понимаю, что жить дальше сегодня не готов. Он опять выпотрошил мою голову, на этот раз без всякой легилименции, добрался до самых потайных уголков, до чуланов, населенных пауками и страхами. Заставил меня самого все рассказать… И оставил мне на столике стакан воды и растворимую шипучую маггловскую таблетку от похмелья. И сам куда-то ушел, бросив меня барахтаться в одиночестве моего кошмарного пробуждения.