Летун

– Не скажите, – покачал головой Постышев, – до сей поры не замечалось такого за Федькой. Везде он свой интерес соблюдает. Хотя, конечно, злодей, слов нет. Виселица по нему давно плачет… – И после короткой паузы продолжил: – Прошу не забывать, Андрей Павлович, что вы на особом положении. И комиссия Особая, она помнит о вас. Я регулярно пишу отчёты Главному Комиссару. Любые странности в жизни визитёра могут быть истолкованы в пользу изоляции оного с тщательным изучением всех обстоятельств дела. Какое-то время мне удастся сглаживать острые углы, пока я не разберусь в ситуации сам, но если странностей накопится слишком много… Посему вам, Андрей Павлович, приказ, а к вам, Никодим Митрофанович, убедительная просьба – сидеть по домам и носа наружу не казать. Вплоть до моего особого распоряжения. В училище я сообщу, обойдутся пока без чертёжника. А ещё лучше, если вы, господа, какое-то время побудете вместе. Никодим Митрофанович?…

– Да, Пётр Афанасьевич, я и сам хотел просить соизволения пребывать нам с Андреем Павловичем в моём особняке, – откликнулся Селивёрстов и посмотрел на Сосновцева со значением. – Так будет проще нам всем.

– Согласен. Поехали в город. Водитель подбросит вас до Зелёного переулка…

После этого пассажиры заняли свои места в авто и поездка продолжилась. А там и въехали во Владимир: через Гончарный переулок, мимо облетевших садов и церкви Вознесения Христова. Вот и Золотые ворота, Большая Московская. Резиденция специального агента находилась близ казарм 9-го Гренадерского Малороссийского полка. Оттуда до Покатной и Зелёного было не так уж и далеко.

Примерно в это же время, но в другой части города, состоялась беседа следующего содержания.

– Чёрт вас подери, господин Локтев! – Такими словами Герман Штосс, он же голландский купец Де Фриз, встретил своего агента. – Вы обещали, что в операцию будут вовлечены надёжные люди! И каков результат?

– Пока отрицательный, – не мог не согласиться агент. – Семеро погибших, четверо очутились в лапах полиции.

– Вот! – воскликнул резидент. – И это тоже проблема!

– Нет, ко мне ниточка от налётчиков не тянется. Если вы об этом… – возразил Анарион. – Они выполняли приказ своего вожака Фёдора Нужды, а тот не посвящал исполнителей в детали.

– Но приказ-то был: забрать бумаги! Какие, спрашивается? Думаете, в полиции их не расколют?

– Невозможно выведать у человека то, чего он не знает. Забрать бумаги я наказал Матвею, но он мёртв. Те, что приехали на броневике, пороли отсебятину. Не иначе как навыдумывали себе, что у пассажиров саквояжи, набитые золотом. Тупицы! Объектов планировалось взять тихо, без лишнего шума. Кто ж знал, что бывший офицер с учителем окажутся столь прыткими? Однако Фёдору – точнее Скряге, выполнявшему указания Нужды, – пальбы из карабинов показалось мало, он запасся ещё и пулемётом. Идиот! Только других исполнителей у меня всё равно нет. За неимением холста, пишу на обёрточной бумаге, герр оберст.

– Что вы, Анарион! Без подобных обращений, умоляю! – замахал руками Де Фриз.

– Хорошо, минеер[1]

, – усмехнулся Локтев, – но сути дела это не меняет. Бандиты, они и есть бандиты. Однако то, что случилось, меня настораживает. Не удивлюсь, если у Нужды есть свой интерес во всей этой истории.

– Тем более, за ним нужен глаз да глаз. А так ли уж интересны бумаги, за которыми мы охотимся? Вы их видели, хотя бы мельком?…

Разговор не нравился Анариону. В другой ситуации вольный художник ни за что не согласился бы ходить в узде, его уверенность в собственной даровитости была непоколебима. Но в России, как ему казалось, его творчество не понимают. В то же время, живописец понимал, что за пределами родного Владимира никто его не ждёт с распростёртыми объятиями. В Санкт-Петербурге и Москве хватало своих служителей искусства – и художников в том числе. Там без связей делать было нечего. Менять же Владимир на Саратов он не видел смысла.

Другое дело, просвещённая Европа! Вот там, верил Локтев, его творчество оценят. И то, что прикинувшийся голландцем немец купил две картины, казалось ему прямым тому подтверждением. Там-то оценят руку мастера, его своеобразную манеру письма, его широкий взгляд на искусство. Но просто взять, и приехать в Берлин или Париж имело смысла ещё меньше, чем соваться в Москву. Без денег, без поддержки никому не известного художника ждало бы там жалкое существование. Но вот при помощи Штосса!..

За выполнение задания резидент обещал своему агенту в будущем посодействовать перебраться в Германию. И не просто переехать на жительство, но открыть собственную студию. Мало того, Штосс утверждал, что Локтева, с его талантом, ждут вернисажи и выставки хоть в Берлине, хоть в Мюнхене. Мол, у него есть нужные связи, и он поможет художнику выставиться в самых престижных галереях Европы. Ну и деньгами на первое время, конечно, снабдит. На обустройство, на приличную жизнь.