Летун. Фламенко в небесах

Надо всё-таки поглядеть, где это я очутился. Осторожно — вдруг опять сердечко сбойнёт — сажусь на кровати, свесив ноги. Слава труду, никаких неприятных ощущений в организме. Осматриваюсь. Помещение небольшое, около одиннадцати квадратных метров. Изголовье узкой кровати придвинуто к торцевой стенке с окном, из которого видны крыши домов и небо, затянутое облаками, в которых прячется неяркое солнышко. В противоположной стене — старомодная филёнчатая дверь с основательной латунной ручкой с замочной скважиной, из которой торчит ключ с подвешенной деревянной «грушей», выкрашенная в красно-коричневый колер. Ещё из мебели в помещении — грубый стул с обитыми потёртым коленкором спинкой и сиденьем, зафиксированный в открытом положении пристенный откидной столик, на котором красуется «натюрморт» из эмалированной миски с ложкой, такой же кружки рядом с алюминиевой флягой, и небольшого свёртка из рыхлой даже на вид серо-коричневатой бумаги. Помню, в советские времена из такой в продмагах скручивали кульки для расфасовки развесных продуктов — круп, макарон, сахара и разно-прочих баранок с пряниками. Сто лет похожей упаковки не встречал: теперь всё больше полиэтиленовые пакеты и прочий пластик. Самый крупный предмет интерьера — двустворчатый шкаф типа «шифоньер обыкновенный, неполированный». Ручки явно отломаны уже давно, но из замочной скважинки тоже торчит ключик.

Приготовился встать, чтобы осмотреть всё поближе, глянул на свои колени — и замер. Ёжики кучерявые, да это не мои ноги! И руки, блин-компот, не мои! После выхода на пенсию я, увы, подзапустил организм и несколько «раздобрел» вширь. Но сейчас у меня конечности не располневшего старика, а мускулистого молодого мужчины в хорошей физической форме, одетого в белую футболку и чёрные сатиновые трусы вроде тех, которые выдавали в Советской Армии — удобная, к слову, штука, но, увы, недолговечная из-за постоянных стирок вручную хозяйственным мылом.

Подхватившись, кидаюсь к окну в попытке рассмотреть собственное отражение. Видно плохо, но можно понять, что вместо усатого деда в стекле видно лицо чисто выбритого парня около двадцати пяти лет с короткой стрижкой.

М-да, «прилетели, „мягко“ сели, высылайте запчастя»[1]… И что теперь делать? На всякий случай пощупал пульс на шее: говорят, во сне и бреду он не ощущается. Куда там! Пульсирует распрекрасно. В голове всплыло читанное когда-то давно у Марка Твена: «Вам, конечно, известно о переселении душ?». Никогда не верил во все эти реинкарнации, рай или ад, а слова «бог, боже» произносил совершенно не задумываясь, по сложившейся привычке. Ну, верят люди, что есть такие: бог Перун, бог Аллах, бог Иегова или бог Шива — ну и пусть себе верят, только не пытаются насаждать свою веру огнём и мечом или госпропагандой. А я — как тогда думалось — проживу жизнь правильно, а после — закопают да будут вспоминать иногда дети с внуками. Вот только из троих детей теперь только дочка осталась, да и та живёт и служит вместе с мужем аж в камчатском Елизово, да подрастают внучки. У них уже другая фамилия. Оборвался род Бехтеевых[2], а ведь с пятнадцатого века служили мы России. Э-эх!..

Так, хватит мерехлюндий. Что случилось — того уже не исправить. Подтянись, майор запаса! Будем посмотреть, что можно сделать.

Заправил лежбище, на котором очнулся — ну, хоть посмотреть приятно стало.

Подошёл к шифоньеру — не ходить же в нижнем белье! Тем более, что в комнате прохладно: на улице явно не май месяц, а чугунная батарея на ощупь — еле фурычит. Открыв, вынул висящие на «плечиках» два комплекта одежды, отметив стоящий внизу чем-то туго набитый ранец, положил на кровать. Ну-ка, что у нас тут есть поприличнее?

На первой вешалке оказалось непонятное демисезонное полупальто — двубортное и перекрашенное в грязно-чёрный колер. Правда, изнутри заметно, что первоначально оно было оливково-серым. Под полупальто оказался военный китель цвета хаки со стоячим воротником, четырьмя здоровенными накладными карманами и тремя нашивками на рукаве: красный круг в белом, с красной же окантовкой, ниже — оливково-коричневая «птичка» уголком вверх и пара скрещенных молоточков под ней. Красота, хотя и старомодная. Как там в советском кинофильме с Янковским[3] было сказано? «Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы!».

Под кителем, как и ожидалось, обнаружились суженные книзу брюки-бриджи того же стиля «ретро-милитари», в которые я сразу же с радостью облачился, благо похожие — только синие, «че-ша»[4], мы носили в бытность курсантами, да и потом «бриджи в сапоги» входили в комплект офицерской полевой формы довольно долго. Правда, здесь я что-то сапог не заметил[5] — но, вероятно, просто плохо смотрел. Оглядев внимательнее китель перед тем, как надеть и его, обнаружил изнутри нанесённое чёрной типографской краской клеймо: «U. S. ARMY». Это что получается, я теперь американский агрессор и многолетний вероятный противник? Ну-ка…

— My name is Johnny[6]…

Вроде бы нормально звучит. Блин, а вдруг по-человечески разучился?