Лев

Я думал о Патриции, о ее стриженой круглой головке. И это воспоминание, только оно, — о котором не могли знать родители, — заставило меня решиться. И я сказал шутливым тоном, как человек, от которого ускользнула вся серьезность вопроса, вся его значимость.

— Видите ли, поскольку у меня самого нет детей, я всегда на их стороне. Поэтому считайте, что я — в лагере Патриции.

Последовала короткая пауза. Сибилла заставила себя улыбнуться и сказала:

— Извините, что мы вмешиваем вас в наши семейные дела. Вы ведь сюда приехали вовсе не для этого.

— Разумеется! — подтвердил Буллит.

Он улыбнулся мне, но на этот раз, как мужчина, вдруг встретивший после долгих лет разлуки старого товарища.

— Я вам кое-что покажу в нашем парке, — продолжал он. — Кое-что, чего почти никто не видел…

Он приподнял свою огромную лапу, собираясь дружески хлопнуть меня по плечу, но взглянул на жену и замер. Она была так далека от нас! И Буллит почти робко сказал:

— В честь нашего гостя ты могла бы тоже поехать с нами, дорогая. Как в старые добрые времена. Тебя это развлечет.

Вместо того, чтобы ответить ему, Сибилла обратилась ко мне:

— Господи, что подумает Лиз, когда узнает, что вы даже не видели Патрицию?

— Лиз? — переспросил Буллит. — При чем здесь Лиз?

— Наш гость — ее друг, — ответила Сибилла. — Я не успела тебе рассказать. У него было письмо от Лиз, и, представь себе, он ее скоро увидит!

Каждый раз, когда Сибилла повторяла это имя, лицо ее оживлялось и молодело. И в то же время лицо Буллита замыкалось и черствело. В нем не осталось больше и тени дружелюбия, которое он только что выказал мне.

— Когда вы уезжаете? — спросила меня Сибилла.

— Завтра, — ответил вместо меня Буллит почти грубым тоном. — Согласно расписанию.

— Завтра? — воскликнула Сибилла. — Так скоро… Тогда я должна сразу сесть за письмо к моей Лиз. Мне столько нужно ей рассказать, столько поведать. Знаете, я чувствую ее более близкой, более живой, после того, как увидела вас здесь…

Буллит налил себе еще виски.

— Я даже не приняла вас как полагается, — продолжала Сибилла. — Прошу вас, приходите вечером на чай. К тому же вам все равно нечего будет делать. Джон запрещает ездить по заповеднику после захода солнца. Правда, Джон?

— Фары слепят зверей, — проворчал Буллит.

— Приду с большой радостью, — сказал я Сибилле. — А с письмом нечего торопиться. Мой шофер может взять его утром, перед нашим отъездом.

Буллит взглянул на меня сквозь стаканчик с виски.

— Не будете ли вы так любезны объяснить мне, — вдруг спросил он, — почему ваш шофер ночевал в машине, хотя у него была койка в хижине? Может быть, этот джентльмен из Найроби брезгует спать под одной крышей с бедными африканцами из джунглей?

— Нет, дело вовсе не в этом, — ответил я. — Мы с Бого проделали длинный маршрут до озера Хиву. Там местных жителей не пускают в гостиницы, разве что в собачьи будки. Вот Бого и привык спать в машине. Он очень скромный человек, но у него есть чувство собственного достоинства.

— Джон, — торопливо сказала Сибилла, — пообещай мне, что ты уговоришь Патрицию, чтобы она не капризничала и пришла вечером на чай. Ведь надо, чтобы наш гость мог рассказать о ней Лиз?

Огромная рука, державшая хлыст из кожи носорога, стиснула рукоятку. Затем пальцы разжались, и он склонился своей львиной мордой к болезненно-бледному лицу Сибиллы.

— Обещаю тебе, дорогая.

Он коснулся губами волос жены. Она прижалась к его груди, и он обнял ее, как в минуту встречи и с такой же глубокой любовью.

VI

Я вскоре простился. Сибилла меня не удерживала. Она думала о своем письме и о назначенном на вечер приеме.

Выйдя из бунгало, я вынужден был остановиться, ослепленный и оглушенный внезапной атакой жары и света. Буллит стоял с непокрытой головой возле своего «лендровера» и отдавал приказы Кихоро, своему бывшему следопыту, одноглазому, скрюченному африканцу, сплошь покрытому шрамами. Буллит сделал вид, что не замечает меня. Но Кихоро своим единственным глазом бросил на меня быстрый, пронизывающий взгляд и о чем-то быстро заговорил со своим хозяином. Я повернулся и направился к своей хижине.

Когда я уже настиг границы поляны и входил в обрамляющие ее заросли, внезапно мою тень перекрыла другая. Я остановился. Возле меня возвышался Буллит.

Я испытал необычное и мгновенное ощущение свежести: он был такой огромный и широкоплечий, что закрывал меня от солнца. Но в то же время я почувствовал беспокойство. Зачем Буллит пошел за мной и настиг в этом месте своей бесшумной, всякий раз поражавшей меня походкой? Что ему понадобилось?

Буллит, явно избегая моего взгляда, смотрел поверх моей головы на колючие деревья. Руки его висели неподвижно вдоль тела, но кончики пальцев с широкими, короткими и обстриженными до мяса ногтями нервно постукивали по бронзовым ляжкам. Похоже, он был смущен.

— Если не возражаете, — наконец сказал он, откашлявшись, — я пройдусь с вами. Мне надо в деревню, она рядом с вашим лагерем.