Лев

И я прочел в его глазах прежде всего бесконечную самоуверенность, которую столько раз выказывали передо мной старые колонисты и их сыновья: уверенность в превосходстве белой расы над африканцами, этими детьми природы, которые якобы уважают и любят только сильных людей. Я не разделял этих убеждений. Они могли существовать лишь до тех пор, пока сами африканцы в них верили. Но теперь с этим покончено. Лишь отдельные люди, благодаря их личному превосходству, какому-то высшему инстинкту, казалось, еще поддерживали эту легенду. К тому же сохранившуюся только в затерянных, богом забытых краях, куда еще не дошли великие веяния современности. Приближалось время, и уже пришло, для совершенно иных отношений между людьми разного цвета. Однако сейчас мне не хотелось терять времени, которого оставалось так мало, на бесполезные споры с Буллитом. Он бы не стал меня слушать. Он был уверен в своей непогрешимости.

Веселыми шлепками он разогнал осаждавшую его ребятню, от воплей которой звенело в ушах, добродушно покатал в пыли голопузых, восхищенных мальчишек. Затем созвал рейнджеров.

Атмосфера сразу переменилась. Молча, неподвижно вытянув руки по швам и сдвинув пятки, они выслушали его распоряжения и разбежались по своим хижинам.

— Ну, дело сделано, — сказал Буллит. — Теперь они ни на миг не будут спускать глаз с масаев, — всю неделю, пока те здесь пробудут.

— Вы позволяете им разбивать стоянки в заповеднике? — удивился я.

— Приходится, — ответил Буллит. — Эта территория всегда им принадлежала, да они и не доставляют особых хлопот. Держатся всегда на отведенных пастбищах.

— Зачем же тогда за ними так тщательно следить?

— Из-за львов, — сказал Буллит, — по традиции, высшая честь для масая — убить льва копьем и кинжалом. Это запрещено правительством. Но они все же пытаются, тайком. Многие погибают. Им это безразлично. — Буллит пожал плечами. — Да и мне тоже. Одним больше, одним меньше… Но я не могу допустить, чтобы они убивали моих львов.

Рейнджеры выбегали из хижин с карабинами в руках и полными патронташами на поясе и исчезали в зарослях.

Я уже хотел вернуться к себе, но Буллит меня удержал.

— Подождите немного… Мне еще надо зайти к электрикам.

Он исчез в гараже, где шумели моторы.

И тогда мгновенно и бесшумно, явно следуя давно выработанной тактике игры, чернокожие ребятишки сосредоточились по обеим сторонам от двери. Когда Буллит вышел, они кинулись на него.

Буллит сделал вид, что испуган, поражен и не знает, как защищаться. Мальчишки и девчонки гроздьями висели на его сапогах, на шортах и визжали от удовольствия. Все население деревушки собралось вокруг. Весело смеялись крупные белые зубы.

И вдруг круглая стриженая головка прорвала ряды зрителей, и позади Буллита появился растрепанный чертенок. Диким воплем он заставил чернокожую ребятню на миг расступиться, вскочил на бедро Буллита, уцепился за его волосы и одним движением взлетел на его плечо.

Все произошло настолько быстро, — к тому же маленькая девочка была в новом комбинезоне голубого цвета, — что я не сразу узнал силуэт, шею и прическу Патриции. Буллит стоял ко мне спиной, поэтому я не видел выражения ее лица, но о нем нетрудно было догадаться по жестам. Левой рукой она крепко обхватила подбородок Буллита, а правой сбила на землю его широкополую охотничью шляпу. Затем обеими руками впилась в рыжую шевелюру и начала ее дергать и мять.

Патриции не нужны были слова: все в ней говорило о жажде ласки и торжестве обладания.

«Посмотрите на этого гиганта, хозяина королевского заповедника! — кричал каждый ее жест. — Посмотрите на него! Он мой! Только мой. И я делаю с ним, что хочу».

И Буллит, по чьим ребрам стучали детские пятки, а голова которого раскачивалась во всех направлениях, напрягал спину, вытягивал шею и хохотал от счастья.

Патриция бросала по сторонам опьяненные, сверкающие взгляды. Должно быть, заметила меня. Лицо ее сразу вытянулось. Она соскользнула с Буллита, как по стволу дерева, бросилась на чернокожих ребятишек и увлекла их за собой. Они покатились все вместе — кучей, в которой ничего нельзя было различить.

Буллит подобрал свою охотничью шляпу, но прежде чем надеть ее, медленно и нежно пригладил массивной рукой рыжую гриву, растерзанную Патрицией. Смутная улыбка, полная гордости и обожания, скользнула по его лицу.

— Пойдемте, — сказал он наконец. — Я вас провожу.

Я с сожалением отвернулся от вихря красной пыли и черных тел, где то появлялся, то исчезал голубой комбинезон.

VIII

Оказалось, что моя хижина находится совсем рядом. Деревушка и лагерь посетителей были так хорошо замаскированы и отгорожены друг от друга зарослями колючих кустарников, что образовали как бы два отдельных, замкнутых поселения, незримых и недоступных одно для другого.

У своей веранды я спросил Буллита:

— Виски?

И не ожидая его ответа, так же, как и он в своем доме, достал и откупорил бутылку.

Был полдень. Проникая сквозь вертикальное отверстие в ковре веранды, свет лежал на полу, как лист раскаленного железа. У деревьев не осталось больше теней.