Лев

— Да, представьте себе. Оно есть у каждого мужчины и у каждой женщины. Даже если со стороны его не видно. Не каждый мужчина столь влиятелен и силён, как вы. Не каждый может вот так, как носорог переть вперёд. Не каждому плевать на чувства других людей. Вы — победитель только потому, что готовы рвать за своё и за то, что посчитали своим. И даже за то, на что вы претендуете. Не каждый человек таков, но это не значит, что те, кто не похожи на вас — слабые, глупые и достойные унижения с вашей стороны.

— Это разговоры в пользу бедных, — качает головой он. — Вы, Олеся, так дойдёте до того, что каждый безыинициативный хлюпик и маменькин сынок — равен человеку, который имеет стержень.

— Во многом, — хмурюсь я, — представьте себе — равен. Если с вами в троллейбусе едет интеллигентный, но явно слабее вас мужчина, это не значит, что вы можете отпихнуть его в сторону, когда вам хочется занять его место.

— Хотите сказать, что этот толстячок — ваш парень? — заметно удивляется он.

Закатываю глаза и вздыхаю.

— Лев, вы вообще ничего не понимаете, — качаю головой я. — Он — не мой парень, и никогда им не был. Я говорю вообще о другом.

— Тогда сейчас действительно не понимаю.

— Хорошо, — киваю я. — Давайте объясню иначе. И да, мне приятно, что вы, наконец, перешли на "вы". Спасибо вам за это. Мне этого очень не хватало в общении с вами.

— Да без проблем.

— Отлично. Так вот. Почему вы стали называть его "толстячком"? Почему и сейчас так делаете? Сможете ответить?

— Конечно, — усмехается он. — Потому что он — толстый такой тюфячок.

— А как это вас касается?

— При чём тут это?

— При том. Толстый он или нет — вас вообще не должно волновать. Вам с ним диссертацию не писать.

— Я просто отметил это для себя.

— Нет, — качаю головой я. — Вы не просто отметили для себя. Вы сказали это вслух. И это многое сказало о вас.

— Что, например?

— Что вы — бестактный человек, который запросто может обидеть другого человека. Нипочему. Просто так, потому что вы что-то там отметили для себя. А если бы он косил глазами? Вы бы его "косоглазым" назвали?

Задумывается.

— Не могу ответить, — говорит он. — Хотя стоп, могу. Скорее "нет", чем да. Потому что это другое.

— Рада это слышать, — холодно произношу я. — И в чём же видите разницу?

— Разница в том, — встаёт из-за стола он, — что "косоглазие" — это дефект. А его полнота — это следствие его лени и неопрятности. Следствие образа жизни, при котором он довёл себя до такого состояния. Может быть вы, Олеся, и полагаете, что каждый оскотинившийся алкаш равен каждому трезвому парню, который делает себя сам. Может быть. У меня тут, вы правы, мнение другое.

— Я так не сказала, — возражаю я. — Я сказала лишь о том, что вас это волновать не должно, алкаш он там или нет. Толстяк или нет. И тем более вам никто не давал права говорить это вслух. Это вас попросту не касается. Как жить нашему сисадмину, что ему есть, заниматься ли ему спортом или нет — он для себя решает и решит сам. Вам с ним, повторяю, дисссертацию не писать.

— Окей, — тряхнув головой, чуть устало произносит он. — Я не буду так его называть, раз это вас обижает.

— Этого недостаточно, — говорю я. — Вам следует перед ним извиниться.

— Чего? — удивившись, смеётся он.

— То, что слышали. Вы его обидели и оскорбили. На пустом месте. Просто потому, что оценили его внешность, как неудовлетворительную по вашему такому важному мнению. Вот только тогда вы сможете заслужить его уважение.

— Стоп-стоп-стоп, — прищурившись, поднимает ладонь он. — Вы, Олеся, куда-то совсем уже в дебри забрели.

— Нет, не в дебри, — твёрдо возражаю я. — Потому что причина, по которой я хочу сейчас уйти — такая же. Вы не уважаете меня, и я это чувствовала всё это время, до тех пор, пока вы не стали меня слышать.

— Погоди, — произносит он. — Во-первых, ты мешаешь мух с котлетами. Уважение не заслуживается, как это думаете вы, женщины. Оно только завоёвывается. И всё. Других способов нет. Это первое. А второе — мне его уважение нахер не упало. В смысле, — вздохнув, поправляется он, — оно мне не нужно.

— А моё? — щурю глаза я.

Он, похоже, даже не заметил, как снова перешёл на "ты". Настолько для него легко нарушать чужие границы.

— Твоё, — кивает он — нужно.

— Хорошо, — говорю я. — В таком случае, знайте, что извинившись перед ним, вы заслужите толику моего уважения. Или завоюете. Это как вам угодно.

Он усмехается.

— Я подумаю об этом.

— Подумайте, — отвечаю я. — А теперь я уйду. Провожать меня не нужно. Я сама и дорогу найду и доберусь до дома. Не маленькая.

Молча и хмуро на меня смотрит.

— Единственное прекрасное в этом вечере, Лев, — резюмирую я, — то, что вы, наконец-то услышали другого человека. В данном случае, меня. По крайней мере, хоть постарались. А не вся эта… — окидываю взглядом этот шикарный зал для двоих, и осекаюсь. Потому что у входа стоит официант с огромным подносом.

Я, видимо, не услышала, как он вошёл. А он, судя по всему, решил не прерывать наш спор, который мы вели стоя друг напротив друга, разделённые только столом.