Подводя общий итог раскрытию Л. А. Тихомировым трех форм монотеистическо-дуалистического миросозерцания, необходимо отметить, что это раскрытие серьезно отличается от раскрытия пантеистического монизма по причине присутствия истинностного критерия классификации монотеистических религий, отсутствующего при рассмотрении четырех форм пантеистического монизма, равноудаленных от религиозно-философской истины, не отражающих подлинную природу онтологической первореальности. Рассматривая монотеистическое миросозерцание, Л. А. Тихомиров создает своеобразную алетиологическую иерархию, в которой присутствует различение высшего и низшего монотеистического знания в зависимости от глубины постижения природы монотеистического Божества, ее наиболее полного, адекватного воспроизведения. При этом, в основу иерархической градации истинности монотеистического знания мыслитель полагает его абстрактный или конкретный характер, противопоставляя абстрактный и конкретный монотеизм как категорические мировоззренческие антиподы внутри монотеистического дуализма, фактически доводя их противоположность до взаимоисключающего, контрадикторного отношения.
В интерпретации Л. А. Тихомирова, христианский монотеизм приобретает черты высшего, конкретного монотеистического знания, занимает ведущее положение в его алетиологической иерархии, выступая в роли носителя всей полноты монотеистического откровения, являя собой эталон чистоты монотеистических воззрений и в силу этого основную содержательную антитезу пантеистическому монизму. Конкретный характер христианского монотеизма заключается в его свидетельстве о реальной жизни личного Абсолюта, раскрытии специфики личного внутрибожественного бытия, познавательном акценте на божественной Личности как таковой, а не на одних Ее отвлеченных атрибутах. Конкретность христианского монотеистического знания ярко отражается в учении о троичности христианского Божества, приоткрывающем природу абсолютной Личности как конкретной, предполагающей внутреннее различие целостности, в учении о боговоплощении как конкретном, живом взаимодействии противоположных друг другу абсолютной божественной и относительной человеческой природы, наконец, в историческом эволюционном самораскрытии самого христианского миросозерцания, воссоздающего в движении от менее содержательного к более содержательному знанию реальную, конкретную взаимосвязь человека и раскрывающего Себя Бога.
Иудаистический и исламский монотеизм рассматриваются мыслителем как формы противоположного, абстрактного монотеистического знания ограничивающие раскрытие абсолютной Личности умозрительной констатацией ее атрибутов, характеризуются им как монотеистические религии, несущие в себе абстрагирование от божественной Личности как таковой, воссоздающие совокупность свойств и качеств личного Абсолюта, но не Его реальное живое бытие. В обоих религиях личный Абсолют предстает как бессодержательное, абстрактное тождество, лишенное каких-либо внутренних, приоткрывающих Его природу различий. Такое тождество исключает живое взаимодействие с человеческой личностью, изолировано от поступательного исторического самораскрытия, демонстрирует поразительную стадность в отношении к устремленному к нему человеку. При этом иудаизм и ислам далеко не в равной степени отражают абстрактность монотеистических представлений. Несомненный приоритет абстрактности принадлежит исламскому монотеизму, раскрывающему онтологическую специфику личного Абсолюта более отвлеченно, чем сохранивший преемственность с конкретно-монотеистическим ветхозаветным мировоззрением иудаизм.
Противопоставляя конкретный христианский и абстрактный нехристианский монотеизм, Л. А. Тихомиров углубляет данную оппозицию установлением прямой взаимосвязи между бессодержательной абстрактностью монотеистического знания и проникновением в монотеистическую религию пантеистических воззрений, предполагающим антропоморфизацию божественной Личности, инициирующим формирование параллельной, практически равноправной мистической пантеистической традиции. Так, безразличный к строгой догматической кодификации иудаизм попадает под деформирующее влияние каббализма, а более примитивный монотеизм ислама в сфере мистицизма принимает чуждые пантеистические воззрения покоренных народов. Разумеется, подобное влияние совсем не ведет к полному искажению монотеистического знания, ибо, по мнению мыслителя, монотеизм и пантеизм не способны к содержательному синтезу. Однако из-за него алетический статус абстрактного монотеизма понижается еще основательнее, так как в нем искусственно соединяются две взаимоисключающие мировоззренческие формы, придающие историческому существованию абстрактного монотеизма чрезвычайно противоречивый, дисгармоничный характер. Таким образом, внутри монотеистическо-дуалистического миросозерцания пульсирует не только антитеза конкретной и абстрактной истины, и антитеза чистого, беспримесного монотеизма и монотеизма, механически соединенного с антагонистическим пантеистическо-монистическим миросозерцанием.