Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт

Как и большинство авторов, Хобан вновь и вновь возвращался к любимым темам. Одни и те же образы и лейтмотивы проходят через все его романы – миф об Орфее, картины Вермеера, львы, сердечная болезнь и вообще нездоровье как условие человеческого существования (центральная тема «Кляйнцайта»). Размышления о языке, этом «палимпсесте всех усилий и истории человечества». И смерть, конечно. Хобан умер 13 декабря 2011 года в своем доме в Фулеме, на юго-западе Лондона, где прожил последние 40 лет своей жизни. О собственном конце он однажды выразился так: «Мне кажется, смерть для меня будет хорошим карьерным ходом. Люди будут говорить: “А, Хобан! Интересный писатель, надо бы взглянуть”».

Он скромничал, конечно, – Хобана читали и читают, любили и будут любить. Теперь он пришел и к русскому читателю – спустя сорок с лишним лет после публикации первых его взрослых романов.

Уверен, сам бы он наверняка оценил такой карьерный ход.

Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов

Посвящается Гундел

Ты гонишься за мною, как лев,

и снова нападаешь на меня,

и чудным являешься во мне.

Иов 10:16

1

Львов больше не осталось. А когда-то львы были. Нет-нет и в мерцании жара на равнинах очерк их бега еще мелькал на сухом ветру, смуглый, великий и мимолетный. Нет-нет и вздрагивала медового цвета луна от безмолвия призрачного рева в восходящем воздухе.

И колесниц больше не осталось. Колесницы, утратившие ветер и бездорожные в ночи, спали на высоких своих колесах, притихнув в гробнице последнего царя.

Развалины царского дворца выкопали из земли. Вокруг цитадели, где раскопали дворцовые здания, дворы, храмы и гробницы, – сетчатый забор. У ворот – сувенирная лавка и буфетный киоск.

Колонны и потолочные балки, падшие и выеденные термитами, пометили ярлыками и расчистили. Шакалы средь них больше не охотятся. Где раньше грелись на солнце змеи и ящерицы, дневной свет поступает нынче сквозь стеклянные люки в крыше новой постройки, облекшей громадный зал, где в камне вырезана царская охота.

Образы лошадей и людей, колесниц и львов измараны непогодой, стерты дождем, выщерблены и источены пылью, что жалила их, когда выл сухой ветер. Теперь новые стены вокруг них, новая кровля над ними. Температура поддерживалась термостатом. Жужжал безмолвием кондиционер воздуха.

Жена и сын были у Яхин-Боаза, и жил он в городке вдали от моря. С площади взлетали голуби, ныряли над нею и вновь усаживались на глиняные стены, красные черепичные кровли. Фонтан бил стройной серебряной струей среди старух в черном. Собаки знали, где всё, и сновали в переулках позади лавок, словно по делу. С высоких мест поглядывали кошки, исчезали за углами. Многие женщины стирали в каменных корытах у городской колонки. Проезжая в автобусах через город, из окон выглядывали туристы и видели, как торговцы, продававшие желтую медь, слоновую кость и ковры, пьют кофе в тени навесов. Посреди улицы курили продавцы фруктов и овощей.

Яхин-Боаз торговал картами. Он покупал карты и продавал их, а некоторые, для особого пользования, составлял сам или заказывал делать другим. Этим же ремеслом занимался его отец, и стены лавки, что принадлежала еще отцу, были увешаны глянцевыми голубыми океанами, зелеными трясинами и пастбищами, бурыми и оранжевыми горами, бережно заштрихованными. Продавал он карты городков и равнин, а иные делал на заказ. Юноше он мог продать карту, какая показывала, где можно отыскать одну особенную девушку в разные часы дня. Продавал он карты мужей и карты жен. Поэтам продавал карты, на которых было видно, где другим поэтам в голову приходили мысли силы и ясности. Продавал карты, по каким копать колодцы. Продавал святым людям карты видений и чудес, лекарям – карты болезней и несчастных случаев, ворам – карты денег и драгоценностей, а полицейским – карты воров.

Яхин-Боаз пребывал в том возрасте, какой называется средним, однако сам не верил, что впереди у него столько же лет, сколько позади. Женился он очень юным и женат был теперь больше четверти века. С женой своей часто бывал он бессилен. По воскресеньям, когда лавка не работала, а Яхин-Боаз весь долгий день оставался дома с женой и сыном, он пытался выкинуть из ума пожизненное свое отчаяние. Часто думал он о смерти, о том, что его не станет, а громадное темное плечо мира вечно будет отворачиваться от его ничто в черноте навеки. Лежа со спящей женой, он увиливал от смерть-мысли, раскрыв глаза и кривясь в темноте спальни над лавкой. Часто снились ему покойные мать и отец, когда спал он на их кровати, но очень редко мог припомнить он свои сны.