Лев Гумилев: Судьба и идеи

О том, что Л.Н. постоянно задумывался и возвращался к вопросу: кто же все-таки виноват в возникновении «полосы отчуждения», в их разрыве, свидетельствует горький и удивительно открытый рассказ Л.Н. о последних годах А.А. в интервью, данном его коллеге из ЛГУ – Льву Варустину. «Я старался (и это мне удавалось), – говорил Л.Н., – создавать маме как можно меньше проблем. Сначала я жил с бабушкой в городе Бежецке...»940 Эта строка возвращает нас к тем временам, когда закладывалось отчуждение матери и сына. Вот несколько выдержек из дневника П. Лукницкого. «Сидел у А.А. в Мраморном... – пишет он. – Стук в дверь – неожиданно Лёва и А. И. Гумилева. Приехали из Бежецка, остановились у Кузьминых-Караваевых». Или еще эпизод, зафиксированный в дневнике Лукницкого: «Весной 19-го в мае целый ряд встреч. Он (Н. Гумилев. – С. Л.) приходил, Лёвушку приводил два раза»941.

Разведенный отец приводил к матери ребенка. Дикость. Почему Лев жил не у матери? В обычное время, когда Лёва жил в своем провинциальном «далеке», она не радовала его и письмами; всего восемь строчек в одном из них, подобном сугубо формальной «отписке»942. Незаметно, чтобы он занимал какое-либо место в ее стихах. «Там милого сына цветут васильковые очи», – почти исключение943.

Лев помнил – боготворимый отец писал о нем не так, даже на фронте писал:

Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи,
И он искупит пред Богом
Многие наши грехи944.

И сбылось... Кстати, в воспоминаниях одной из самых близких подруг А.А. – Валерии Срезневской можно прочесть о подобном же отношении к отцу Л.Н.: «Эта смерть (Н. Гумилева. – С.Л.) не отразилась в ее стихах. Как в «Вечере», «Чертах», «Белой стае», так и в последующих книгах Гумилев занимает очень скромное место... Отчего? Кто сможет ответить?»945

В 20-х гг. в Бежецк регулярно отправлялись 20 руб. в месяц, тогда как кормежка любимого шилейкинского пса Тапы обходилась в 15. А.А. признавалась П. Лукницкому: «Мне почему-то кажется, что я никого не люблю кроме Тапы»946. Дело дошло до того, что А. И. Сверчкова (урожденная Гумилева – сводная сестра Николая Степановича) хотела усыновить Лёву – «все и так считают Лёву ее сыном»947.

Поистине он старался создавать как можно меньше проблем маме, и отстраненность взрослого Л.Н. была реакцией на ее холодность и отстраненность 20-х гг. Не мог он не переживать (или вспоминать о пережитом в детстве, в юности) перипетий ее личной жизни, ее вечной неустроенности. Сама А.А. писала: «Чужих мужей вернейшая подруга и многих безутешная вдова»948.

Видел Л.Н. и вечную позу, вечное ее «стремление казаться». Отсюда родилась его блестящая фраза, тем более удивительная, что сказал ее маленький Лёва: «Мама, не королевься!»949 Не мог не заметить этого смышленый неначитанный провинциал.

Исследователи интерпретировали «королевствование» по-разному. Литературовед Наталья Роскина относила это к «необычайному благородству» и «гармоничной величавости» А.А.950. Можно все это объяснять и по-другому, куда более жестко: всю жизнь А.А. «лепила свой имидж», говорила «на запись» (А. Найман), давила на собеседников, вызывая у них робость, страх, трепет, оцепенение, в общем, создавая «монархический образ»951. Правда, это согласно «злому» А. Жолковскому, хотя, возможно, он и недалек от истины. Но вот как писал деликатный Корней Чуковский: «Мне стало страшно жаль эту трудно живущую женщину. Она как-то вся сосредоточилась на себе, на своей славе – и еле живет другим»952. Недавно одна моя знакомая обратила мое внимание на известные стихи А.А., хорошо иллюстрирующие приведенные суждения:

Муж в могиле,
Сын в тюрьме.
Помолитесь обо мне...

Отсюда и мифы, и какие-то странные признания, бездумно сделанные, и не менее странная смесь восхищения и ненависти к «тирану». К одному из подобных мифов относится сообщение о представлении А.А. к Нобелевской премии953. Не странно ли звучат такие слова: «Как известно из записных книжек Блока, я не занимала места в его жизни?»954 То ли это обида, то ли кокетство: не занимала, по его записным книжкам, а на самом деле?..

Как уже я говорил, о Сталине А.А. писала по-разному. С одной стороны, она совершенно определенно заявляет: «Меня спас Сталин» (имелась в виду эвакуация самолетом из блокированного Ленинграда в сентябре 1941 г.)955. Вместе с тем А.А. приводит следующее любопытное объяснение своей милости у «вождя»: «Очевидно, около Сталина в 1946 году был какой-то умный человек, который посоветовал ему остроумнейший ход: вынуть обвинение в религиозности моих стихов и заменить его обвинением в эротизме»956. Но с другой стороны, Сталин – гонитель ее поэзии; касаясь судьбы своего сборника «Из шести книг», она замечала: «... Когда его показали Сталину, он решил, что стихотворение «Клевета» (1923) написано недавно и велел запретить книгу»957.