Перед финалом сборная СССР ощущала огромное политическое давление. Так, Виктор Понедельник рассказывал изданию «Freitag»: «Наш Верховный главнокомандующий (имеется в виду Хрущев. –
В день финала в Париже шел проливной дождь, и газон в «Парк де Пренс» был очень скользкий. Первый финал чемпионата Европы прошел под пронзительным светом прожекторов, впервые использованных в финальном матче чемпионата мира только спустя 22 года – в 1982 году в Испании в финале Италия – ФРГ.
Это была очень быстрая и тяжелая, но в то же время честная игра, которую судил английский арбитр Артур Элис, доставившая ему немало хлопот. Молодая югославская команда была точнее в передачах, чем советские спортсмены, и поэтому в первом тайме были очевидны ее преимущества. Особенно отличился 22-летний центральный нападающий Драгослав Шекуларац, он привел в восторг французскую публику, которая была в основном на стороне югославской команды. Также не остались в стороне и оба голкипера. «Neues Deutschland»: «Снова и снова аплодисменты раздавались в адрес Яшина и Шошкича за их прекрасную защиту ворот. Но тем не менее в воротах Югославии стоял не Шошкич, а Благое Видинич, а Шошкич защищал ворота только в полуфинале. В финале, ко всеобщему удивлению, предпочтение отдали Видиничу».
На 43 минуте, когда Милан Галич в борьбе за подачу с правого фланга опередил Игоря Нетто, Яшин был бессилен против удара головой почти в упор, и югославы открыли счет. В репортаже «L’Equipe» говорилось, что в первом тайме сборная СССР еще легко отделалась. Югославы могли повести со счетом 3:0, если бы в воротах стоял не Яшин. «Его можно сравнить с Заморой, Хиденом или Планичкой. Раз за разом Яшин повергал нападающих соперника в отчаяние».
На четвертой минуте второго тайма правый крайний Метревели сравнял счет, успев на добивание мяча, отскочившего от Видинича после дальнего удара Бубукина. Основное время закончилось со счетом 1:1, предстояли дополнительные полчаса.
Решающий гол забил Виктор Понедельник на сто тринадцатой минуте. Вратарь югославской сборной описывает его так: «Комбинация, которая привела к золотому мячу, началась с Льва Яшина. Вратарь завладел мячом и отправил его почти на середину поля. Юрий Войнов, в свою очередь, переиграл опекуна и отправил мяч на левый фланг, на Михаила Месхи. Месхи двумя финтами освободился от защитника и выполнил длинный навес со своего фланга. Я пошел на этот мяч изо всех сил, но…» Концовка игрового времени сводилась к удержанию мяча и сквозным передачам.
В оставшиеся минуты сборная СССР сосредоточилась на удержании мяча и счета. Лев Яшин говорил: «Мы совсем устали. Шел мелкий дождь, и было очень сыро. Но мыслей о возможном поражении не возникало ни на миг». А Виктор Понедельник так вспоминал финальный свисток: «Мы упали абсолютно без сил и плакали от радости. Потом, едва собравшись с силами, пошли на церемонию награждения. Затем был круг почета с кубком по стадиону. Некоторые бежали за капитаном, другие шагали еле-еле. Медали нам вручали на следующий день на Эйфелевой башне».
После финального свистка у Яшина украли его знаменитую кепку. Ханс Бликенсдорфер вспоминал эту кепку как «жуткий головной убор фабричного рабочего». Валентина Яшина рассказала мне об этом случае: «Тысячи людей бегали по стадиону. В этом хаосе кто-то сорвал кепку прямо с головы Льва и убежал с ней. Толпа была так велика, что надеяться поймать воришку не приходилось. Лев сказал, что он оглянулся, но никого не нашел. В газетах писали, что после игры кепку нашли и вернули Яшину, но это было не так. Она исчезла».
На советском радио репортаж вел легендарный комментатор Николай Озеров: «Для меня финальная игра была и радостной, и трагичной одновременно. Дело в том, что я комментировал и не знал, слышат ли меня на Родине. Связи с Москвой у меня не было. Это был прямой эфир. Игра началась. Я начал репортаж на свой страх и риск. Когда счет стал 0:1, настроение, конечно, было жутким. Я по-прежнему не слышал Москву, но решил продолжать репортаж. По мере того, как наши отыгрывались и выходили вперед, настроение улучшалось, но я до сих пор не знал, слышит ли меня Москва или нет, репортаж уже подошел к концу, и я побежал в раздевалку, чтобы всех расцеловать и обнять. Меня спрашивали: «Ну как там дома?» – я сказал: «Все рады. Москва празднует, вся страна ликует». Я сам настолько волновался, что почти плакал. Только в 4 часа утра я узнал, что мой репортаж очень хорошо слышали по всей стране, просто не могли сказать мне об этом».