Лев Яшин. Легендарный вратарь

Шлея, видно, попала Морозову под хвост после обидного поражения, надо было по обыкновению на кого-то свалить вину, вот тренер и возвел поклеп, но, оказавшись со своим поспешным мнением в полном одиночестве, позднее, анализируя результаты чемпионата, дал задний ход: «Яшин подтвердил еще раз репутацию сильнейшего вратаря мира». Правда, впрямую и не подумал извиниться за то, что оболгал «магистра ворот», «непревзойденного стилиста вратарского искусства». Так называл его в своей статье Гленвилл, по итогам чемпионата ставивший Яшина выше своего соотечественника Гордона Бенкса. Фернандель, как прозвали Бенкса за сходство со знаменитым французским киноактером, сыграл фактически без помарок, но, прав Гленвилл, «не испытывал такого давления в экстремальных ситуациях».

Многочисленные письма поклонников великого голкипера

«Магистра» столько раз разлучали с футболом, что даже УЕФА ввели в заблуждение: он получил приглашение на… матч ветеранов Югославия – Европа, в котором, разумеется, предусматривалось выступление лишь тех, кто уже повесил бутсы на гвоздь. Но в мае 1970 года вместо Белграда Яшин отправился в составе советской сборной на чемпионат мира в Мехико, а вернувшись, успел еще выиграть с «Динамо» Кубок СССР. Начал свой триумфальный путь с кубковой победы, ею же и завершил, продержавшись целых семь лет после распоряжения то ли партийных, то ли спортивных верхов «отпустить» его на «матч века» для увенчания карьеры.

А в Мехико уже не выходил на поле, но нервничал не меньше, может, и больше, правда, не выпускал свои волнения изнутри, напротив, старался как мог поддержать ребят, поднять настроение, успокоить. Хлопотал вокруг них как наседка. Он-то в этой шкуре бывал не раз, как было не понять ребят в осознании своей чрезвычайной ответственности, да еще раздутой привычными накачками по-советски. Как было не ощутить себя на месте Валентина Афонина, который за нелепую, но решающую, обернувшуюся голом оплошность (прекратил борьбу, когда показалось, что мяч вышел за лицевую линию) получил на орехи тут же после обидного поражения (0:1) в четвертьфинале от Уругвая.

Яшин, сам в 1962 году поставленный в позу виноватого, после начальственной истерики, обрушенной на голову бедного Афонина, заснуть не мог. Был уверен, что тот тоже не спит и глубокой ночью постучался к нему в номер с бутылкой водки. Лев Иванович был единственный, кто пытался встряхнуть, ободрить человека, избранного козлом отпущения. Ему суждено было страдать не только за себя – и за других штрафников жестокого мира футбола.

Сами видите, футбольная магистраль, по которой двигался Яшин, не была гладкой и ровной наподобие немецкого автобана, изобиловала рытвинами и ямами, как и полагается российским дорогам. Помимо злополучных матчей да злокозненных нападок, и другие беды не обходили его стороной. Яшин вовсе не отличался богатырским здоровьем, годами страдал от язвы двенадцатиперстной кишки, да и сердце иногда пошаливало. Отменная тренированность, постоянная мышечная готовность еще с довоенного детства, когда только и делал, что бегал, прыгал, скакал, взбирался на деревья, во что только ни играл, уберегли от распространенных футбольных травм типа растяжений и разрывов мышц, менисков и вывихов, больше свойственных, как полагал Яшин, выходцам из ухоженных дворов, еще и прохлаждающимся на тренировках. Но отчаянная смелость в ожесточенных противоборствах не могла уберечь его от шести сотрясений мозга с потерей сознания, когда приходилось покидать поле на носилках, а уж ушибов, кровоподтеков, трещин, переломов было не сосчитать.

Валентине Тимофеевне до сих пор кажется, что не прошли даром бесконечные падения не столько в матчах, сколько на тренировках, и удары мяча, которые приходилось принимать на живот, хотя Лев успокаивал ее, что принимал на руки и старательно при этом демонстрировал свой мощный пресс: «Его и пуля не пробьет». Но недаром Валентина всего единственный раз посетила тренировку мужа и ушла в слезах, а больше видеть безжалостное истязание родного человека перекрестными убойными ударами с самых близких расстояний оказалась не в силах.

Беззащитность совсем незнакомых, даже иностранных голкиперов, распластанных в ногах у яростных форвардов или под грудой навалившихся тел, всегда приводила ее в отчаяние. Она не могла избавиться от ощущения жестокости и опасности дела, которым занимается муж. Знатоки и не особенно это ощущение оспаривали, но, увы, постфактум, когда помочь уже было нельзя: да, его тело получало такие перегрузки, что внутренние органы стали сбоить.