Лев любит Екатерину

Медленно-медленно шел Гриц на поправку. Только когда почти все силы из организма вытекли, тогда перестала его бить лихоманка. Осунулся, почернел, треть веса сбросил, что при его росте превратило добра молодца в волчью сыть. Федя все это время сидел около него.

– Батюшка, барин, не помирайте, один вы у меня.

– Не бойся, рано мне еще, – голос Григория был слабоват, улыбка… вот только улыбка и осталась.

Но стоило силам прибавиться, тут же возвращалась и болезнь. Доктор уже устал пускать кровь. А Грицу все не хотелось прибегать к последнему казацкому утешению. Но запорожцы настояли. Прогнали эскулапа и взялись за лошадиную мочу. Федя принес бутыль от Тигра. Так ему казалось благороднее. Все-таки не какая-нибудь кляча! Разбавляли зелье водкой, чтобы не слишком противно пилось. С первого раза пациента вырвало, со второго тоже. Потом превозмог себя. И через пару дней полегчало.

Когда встал, то сказал, что против лошадиной мочи никакое сен-мартеновское заклятие не выстоит. Ведь по лагерю уже ходил слушок о сожженной бумажке.

Совсем, совсем тихо было у Силистрии, когда в первых числах января прискакал курьер из Петербурга и привез почту. Фельдмаршал послал за Потемкиным, чего обычно не делал.

– Вот, сударь мой, и вам депеша.

– От кого? – не понял Гриц. Ему на адрес командующего никто не писал. Это он передавал письма императрице через сестру Румянцева графиню Брюс, свою старую знакомую.

– Сами увидите, – оборвал его граф. – Берите не мешкая. В письмо ко мне запечатано, – и, заметив, что руки у подчиненного дрожат, сам пошел к пологу в шатер, чтоб задернуть. Лишние глаза тут не нужны.

Между тем Потемкин держал конверт и не знал, как сломать печатку. Потом все-таки справился, развернул лист, строчки поплыли перед глазами. Успел прочесть начало и конец. Ничего не понял. Голова шла кругом.

Не обращая внимания на Румянцева, сел. Это надо же так забыться!

Старик с добродушной усмешкой наблюдал за ним из угла. Ждал, пока Григорий перечитает.

– Мне, батюшка, надо большое донесение в столицу отправлять. Поедете с докладом, – наконец сказал он. – Вижу, пора расставаться.

Грица качнуло. Ничего такого в письме не было. Его никто никуда не звал.

– Поезжайте, – молвил граф. – Даже если обманетесь, хоть моим приветы передадите.

Оба уже знали, что не за приветами едет генерал.

Глава 4 Орел в клетке

Мраморный дворец князя Григория Орлова остряки именовали Эскуриалом. Он годился не для балов, а для рыцарских процессий с факелами. Квадратное здание прогибало под собой набережную, и она стонала, не в силах вынести такую тяжесть. Но строгая каменная отделка предавала его облику ясность и торжественную грусть.

Язык не поворачивался назвать эту усыпальницу домом. Помпезный, холодный склеп, куда снесли останки бывшего фаворита и запечатали, не заботясь о том, что человек еще жив.

Жив… хотя сам в этом не верен. Ходит по пустым залам, задавая себе вопрос: «я ли? Со мной ли?»

О таком ли доме он мечтал? Нет – о шумном, веселом, с низкими тесовыми потолками, с кучей детей, со сворами легавых и запахом блинов по утру. О таком, как был у его отца Григория Николаевича и матушки Лукерьи Ивановны, где росли пятеро своих лоботрясов да еще кормилось с десяток дворовых и соседских ребят. То был дом! Старый, осадистый, весь в лопухах и зарослях смородины. То был дом! Полная чаша. Всякий ему гость, всякому он защита.

И в Питере имелся такой теремок. У ближайшей родни – Зиновьевых. Матушкин брат Николай Иванович наплодил целый клан – хлебосольный, разгульный, с молодецкой удалью и с нехитрыми добродетелями. Семьища, которую Гришан обожал и которой был предан всеми потрохами.

Николай Иванович служил помаленьку, а когда племянники полезли в гору, оперился, стал генерал-поручиком, сенатором и даже столичным обер-комендантом. Чины немалые. И все бы хорошо, кабы не умер прошлый год, а за ним и жена побежала. Сыновей они уже подняли – по нынешней войне все пятеро далеко. А вот дочка Катюша – девица на выданье. Гришан не сразу осознал, что теперь забота о сироте – его дело. Он самый старший в семье.

Ох, и не любил Григорий быть крайним. Не терпел ответственности. Тем более за других. А тут такой деликатный случай. Катюша, она ведь общая любимица. Одна девочка на десятерых братьев, родных и двоюродных. Тут тебе никто не поможет, а спросить спросят, все девять, с пристрастьем.

Князь Орлов взялся за дело основательно. Отправил в дом Зиновьевых своего управляющего женевца Пикте, велел барышню немедленно перевезти в Мраморный дворец, устроить, как принцессу в заколдованном замке. При ней непременно иметь мадаму средних лет, по происхождению лифляндскую немку, с хорошими рекомендациями и отменно некрасивой наружностью. Последний пункт важен. Девице жить в доме у молодого мужчины, тут Гришан крякнул и глянул на себя в зеркало, с известной репутацией, в подробности вдаваться не стал, а потому мадама здесь – первое дело.