Лев на лужайке

– Ну, разумеется! – И опять сделал паузу. – Никита Петрович перед отлетом в Москву просил позвонить вам и выразить благодарность, что я и делаю с большим удовольствием. Примите, Никита Борисович!

– Сердечное спасибо, Анатолий Вениаминович!

– Это не все! Никита Петрович поехал в Москву именно из-за вашего материала. Наверное, состоится его отчет на отделе Центрального Комитета.

Вот каких высот достиг Никита Ваганов, послушавшись своего тестя Габриэля Матвеевича Астангова – крупного знатока лесной промышленности. Не подскажи он мысль о необходимости ехать в Черногорскую область, достижения черногорцев, конечно же, стали бы достоянием широкой общественности, но это, возможно, произошло бы значительно позже или немного позже – как уж там распорядилась бы жизнь. Никита Ваганов форсировал события – вот в чем его заслуга, и это высоко расценил его будущий друг на долгие годы Никита Петрович Одинцов.

… В этих записках я волен оценивать людей субъективно. Так вот, Никита Петрович Одинцов – человек выдающийся, крупный государственный ум, хозяйственник, инженер, ученый; предельно добрый, порядочный и – это очень важно! – труженик, труженик и еще раз труженик. Я не лентяй, люблю работать и много работаю, но без его школы не стал бы тем, кем стал, – редактором газеты «Заря», моей любви и моего пристанища…

* * *

– Спасибо, Анатолий Вениаминович! До свидания.

Поздравил с пятиколонником и тесть Габриэль Матвеевич:

– Дельно, дельно, Никита! Начальник Черногорского комбината разговаривал со мной по телефону, говорит: «У вас роскошный зять. Поздравьте от имени черногорцев!» Откуда они знают о нашем родстве?

… Знаете, кем будет впоследствии, после своего падения, Габриэль Матвеевич Астангов? Начальником комбината «Черногорсклес»; его возьмет в свою область большой и верный друг Никиты Ваганова – Никита Петрович Одинцов.

Редактор областной газеты «Знамя» Владимир Александрович Кузичев, прочтя пятиколонник, немедленно позвонил, хорошо поздоровался и сказал:

– Это самая значительная ваша работа, Никита! Она окажет влияние на лесную промышленность всей страны. Поздравляю!

Позвонил и сдающий дела, но не разоружившийся Арсентий Васильевич Пермитин:

– Здорово, Ваганов! Как ты там прыгаешь? Хорошо, говоришь; ну, хорошо так хорошо… Ты что, сам был на месте? Сам, спрашиваю, видел вот то, что пишешь? А?! Мало ли чего бывает! Знаю я вашего брата корреспондента! Прикажи: из пальца высосет! Но ты парень толковый, далеко пойдешь, если милиция не остановит… Ладно, бывай, Ваганов!

Егор Тимошин похвалил пятиколонник:

– Хорошо, старик! Дельно и борзо написано.

Говорят, что беда не ходит одна, но и радость, бывает, группируется тесно, кучкуется. Буквально через полчаса после звонка заведующего промышленным отделом Черногорского обкома партии позвонил заместитель редактора «Зари» и после китайских церемоний, взаимных приветствий милостивым тоном произнес:

– Собирайтесь в столицу, Никита Борисович. – Говорящий, видимо, улыбнулся в трубку. – Готовьтесь к месячному пребыванию в Москве. С обкомом согласовано…

IX

Впервые двух львов на двух шарах я увидел ранним, предельно ранним утром, когда по своей охоте, ни свет ни заря – этакая стал деревенщина! – приперся к новому зданию редакции газеты «Заря». Она начинала работать в десять часов, не раньше, а я пришел около семи утра; день выдался безоблачный, свежий, чистый даже для Москвы, для площади, где выросло новое помещение редакции. Что касается двух львов на двух шарах, то они остались от старого здания времен классицизма; львов на шарах решили не трогать или забыли убрать, и они, порозовев от восхода, возлежали на своих шарах, нежно и одновременно хищно вцепившись в гранит, и морды у них были электрические: и ласковые, и свирепые. От рассеянного солнечного света казалось, что львы покрыты бархатом – тонкой и густой пылью, – мнилось даже, что под бархатной кожей мощно и нежно вздрагивают мускулы. Я лениво посматривал на львов, уже почти догадываясь, что в моей жизни они сыграют символическую, важную роль… Первым моим львом станет меловой лев на стене, следующими львами – вот эти два на шарах, и будет еще один лев, самый главный лев в моей жизни – лев на лужайке. Львы на шарах посматривали на меня благожелательно, однако с насмешкой: «Какой же ты дурак, если приперся за три часа до начала работы! Впрочем, может быть, ты вовсе и не дурак?» Одно было несомненно: львов на шарах изваял большой мастер, наверняка иноземного происхождения – почему так казалось, кто знает.