Лев пробуждается

Прошел мимо голубятни с островерхой крышей, увенчанной диковинной птицей, клевавшей собственную грудь, и увидел кухарчонка Ферга, тащившего свежеиспеченные караваи и ухмыльнувшегося ему, потому что тоже знал латинские слова. Оба очень смутно представляли, что они означают, просто вызубрив их.

Кухонные хибары рядом с пекарней хранили тишину, холодно прорисовываясь в бледном свете, как и большинство построек в окружении грубого частокола, отделяющего замковый двор от Цитадели, где расположились Большая Зала, конюшни, бараки и несколько небольших огородиков.

Где-то высоко на hourds[10] караульные притопывали и дышали на руки. Скоро эти деревянные заграждения будут разобраны, ибо нужда в них теперь отпала, раз государыня вверилась людям из Каррика.

Пару дней спустя, когда прибыла новая дружина – числом поменее, но не менее лютая, – последовал момент замешательства. Псаренок слыхал, что предводителя ее кличут графом Бьюкенским, и Джейми проворчал, что никто не ведает, на чьей стороне выступает сей Комин – за короля Эдуарда али супротив.

Псаренок смотрел, как они прибыли со знаменами и воплями; на время возник переполох, и он уж гадал, не станет ли свидетелем схватки, но потом все закончилось как ни в чем не бывало. Осталось загадкой, почему государыня Дуглас теперь встречает Посягателей как Друзей и они так и роятся в замке, а еще больше ютятся во времянках по всему замковому двору и за его пределами.

– Псаренок! – послышался оклик, и, обернувшись, он узрел Джейми, выступившего из тени.

Псаренок поклонился, и Джейми принял причитающиеся почести, ведь он первенец Смелого, в черных брака и шапероне с фестонами, с чудесным ножом в ножнах на поясе, добрых кожаных сапогах и теплом камзоле.

Они с Псаренком погодки, но Джейми крупнее и сильнее, ибо обучен обращаться с оружием, и когда-нибудь, принеся три присяги, станет рыцарем. Однажды он тоже станет Иисусом Христом, подумал Псаренок, когда его отец, Смелый, умрет, оставив ему поместье и титул государя Дугласского. Даже теперь он может выпускать tiercel gentle – самца сапсана, буде захочет, – и воспоминание о том, где находится насест этой птицы, снова навалилось на плечи Псаренка бременем страдания.

– Холодно, – с улыбкой начал Джейми. – Холодно, как у ведьмы под титькой.

Псаренок ухмыльнулся ему в ответ. Они были приятелями, хоть Псаренок и ходил в поношенном вретище землистого цвета и не представлял вообще никакой важности, потому что Джейми любил собак и не имел матери, как и Псаренок. Тот спросил об этом однажды, потому что считал государыню Элинор матерью Джейми, но приятель тотчас наставил его на путь истинный.

– Мою настоящую мать отослали прочь, – напрямик выложил он. – В монастырь. А эта – новая женщина моего отца, и сыновья, коих она ему наплодила, – мои сводные братья.

Потом Джейми обернулся, устремив на Псаренка взгляд свирепый, как у его сокола.

– Но наследник я, и однажды это будет моим, – добавил он, и Псаренок ничуть в этом не усомнился.

Это их и объединяло, это и перебрасывало мостик через разделявшую их пропасть. Одинаковый возраст, одинаковая масть, одинаково покинуты матушкой и тятей. Одинаково одиноки. Это и свело их вместе с минуты, когда они научились ходить, и с тех пор везде болтались вместе, будто два камешка в кошеле.

Оба понимали, что перемены происходят все равно – и в их ранге, и в их телах, – и это невидимое давление отстраняло их друг от друга все дальше и дальше. Псаренку никогда не подняться выше нынешнего положения, а Джейми станет рыцарем, как и его отец.

Никаких других рыцарей, кроме Смелого, в Дугласе отродясь не было, хотя некогда были два десятка воинов в крепких кожаных доспехах, с мечами и алебардами. Теперь их осталось лишь шестеро, ибо остальные полегли, и Псаренок чуял закрадывающееся в душу холодное беспокойство, как за год до того, как четверо уцелевших внесли сквозь ворота пятого.

А еще они принесли вести, что Смелый пленен, а все остальные люди Дугласа сложили головы вкупе с тысячами душ прочего народу, жившего в Берике, когда Эдуард Английский взял оный.

– Кровь лилась через верх моих башмаков, – поведал Томас Сержант, а уж он-то знает, ибо там была и частица его крови, и на одной стороне лица у него остался шрам, саднящий, как воспоминания. Томас был пятым, и поначалу казалось, что он умрет, но этот человек крепок, сказывают люди, и несгибаем, как сам сэр Уильям Дуглас.

Джейми любил и страшился отца в равной мере, и весть, что сэр Уильям пережил осаду и резню в Берике и еще бьется, озарила его мир светом, хотя Псаренок и не вполне все это понимал, так что Джейми растолковал ему, как будто натаскивал борзую.

Походило на то, что граф Каррикский – юный темноволосый Брюс по имени Роберт – прибыл по приказу Англичанина наказать государыню, поелику ее супруг взял сторону мятежных шотландцев. А лотианский государь – человек с суровым взором и большими борзыми – прибыл перед самым угасанием огарка, дабы помочь государыне отстоять это графство.