Лев с ножом в сердце

— А может, и собирался! Но я тебя простил, Савелий. Эта девушка чем-то похожа на Зосю, правда?

Савелий не находил, что певица похожа на его жену, но кивнул, соглашаясь. Сходство необязательно внешнее. Бывает сходство и внутреннее. Так Федя ее видит…

Глава 24 Мученики любви

На следующий день Игорь не позвонил. И через два дня тоже не позвонил. Я не знала, что и думать. Все валилось у меня из рук.

Бедный Йоханн привидением слонялся по коридорам редакции. Забегал ко мне раз по десять на дню. Мама Ира никак не реагировала на его приглашения — похоже, короткое счастье главреда приказало долго жить. Я ничем не могла ему помочь. Я и сама не понимала, что происходит. Мама Ира нервничала, не выходила из дома. Миша, наоборот, появлялся поздно. Вваливался в прихожую, она бросалась ему навстречу. Я не слышала, о чем они говорили. Они засиживались на кухне допоздна. Миша ел, Ира подкладывала ему в тарелку.

Игорь занимал все мои мысли. Иногда я оглядывалась на улице — мне казалось, в толпе мелькнуло его лицо. Теперь я знала, как он выглядит. Или мне казалось, что знаю. Бледный, худой, с пронзительными серыми глазами… Его лицо чудилось мне везде, а однажды приснилось. Он стоял у нашей проходной, ждал меня. Я увидела его первая. Он скользил взглядом по выходящим людям, и на лице его было написано отчаяние. «Я здесь!» — хотела закричать я, но из горла не вырвалось ни звука. Он ничего не видел, смотрел сквозь меня. Я пыталась остановиться, но человеческий поток нес меня мимо Игоря, а он скользил взглядом, не видя… Меня уносило все дальше, я оборачивалась, тянула к нему руки… А потом он исчез, и я проснулась. Сердце колотилось, спина была влажная, в сердце — тоска и страх…

Мы гуляли с Катькой во дворе. Она делала свои первые шаги, я придерживала ее за воротничок курточки. Баба Капа сладко пела, завидев нас: «Гуляешь с сестричкой, Лизочка? Как она выросла! И похожа на тебя». Катьке разрешалось погладить кота Митяя. «К-ко!» — говорила Катька, радуясь. Баба Капа и кот выступали с одним и тем же цирковым номером. «А ну, покажи, как Митяйчик любит сметанку!» — говорила старуха. И здоровенный рыжий котище принимался вылизывать шерстку на груди. Катька громко смеялась, показывала пальчиком — «к-ко»!

Картины Игоря стояли в моей комнате, прислоненные к стене. Я не унесла их домой, мне не хотелось отвечать на вопросы Иры. Почему? Не знаю. Это было только мое, и я не собиралась делиться ни с кем. Несчастная русалка все плакала, сигарета дымилась в тонких пальцах. Сероглазый монах все смотрел, словно хотел сказать что-то. Хрупкий карточный домик вокруг меня рассыпался в одночасье…

Я перечитывала письма моих девушек по несколько раз подряд, отделывалась дежурными фразами, которым недоставало блеска и оптимизма. Смысл моих ответов сводился к тому, что от коварства судьбы, подлости и предательства друзей и любимых никто не застрахован. Так было, так есть и так будет. Ничего не поделаешь. И рецепт тут один: перестань реветь, вытри нос и выше подбородок — на удачу, как учит мама Ира. Иди купи себе новые тени для век. Или купальник — пляжный сезон уже открылся. Никто не будет вытаскивать тебя из твоих горестей. Я тебе сочувствую, но выбираться ты должна сама. Как? Если не помогают новые тени… тогда не знаю. Дай своему горю отстояться. Так и быть — пореви, но не забудь при этом смотреть на себя в зеркало. Зеркало — лучшее лекарство от слез. А вообще, все проходит… Все! Пройдет и это. Не нами замечено. Поняла? Иди, живи дальше. Точка.

Мне самой было впору написать кому-нибудь и пожаловаться.

И ведь ничего ужасного не произошло! Никто не умер, не заболел, никого не ограбили, не оскорбили, почему же мне так плохо? Игорь? А кто такой Игорь? А может, он и не Игорь вовсе…

* * *

Иллария металась по квартире, как раненая птица, залетевшая случайно в открытую форточку. Она вернулась от Кирилла утром. Чашка выскользнула из рук, осколки брызнули во все стороны. Она нетерпеливо схватила жестянку с кофе, сломала ноготь, вскрикнула от боли. Отшвырнула от себя банку, сунула палец в рот. Стояла посреди кухни, тупо уставившись в никуда. Босая, полураздетая. От вида крови ее едва не стошнило. Она бросилась в ванную. И отшатнулась — из зеркала на нее смотрела чужая женщина. Растрепанная, бледная, с синими полукружьями под глазами. Постаревшая. Ей почудилось, что седина пробилась на висках — она в страхе придвинулась ближе. Показалось! Она рассматривала себя беспощадным взглядом. Сухо всхлипнула, отвернулась. С трудом вспомнила, зачем пришла. Открыла стеклянный шкафчик и застыла, вспомнив, как Кирилл протягивал ей окровавленную руку. Едва успела рухнуть на колени перед унитазом, как ее стошнило. Желудок в конвульсиях извергал желчь, больше там ничего не было. Боль рвала внутренности. Утеревшись рукой, она обессиленно прислонилась спиной к ванне и зарыдала…

* * *