Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь

Филипп поспешил к дому адмирала. Многие гугеноты-дворяне, вооружившись, спешили туда же, взволнованные горем и полные негодования. Во дворе и в приемной адмирала скоро собралось около трехсот дворян. Одни молча и серьезно ходили, другие, собравшись в группы, горячо обсуждали происшедшее. Все придерживались мнения, что это было покушение не на одного адмирала, а на всех гугенотов вообще, и приписывали это злодеяние Гизам, смертельным врагам реформаторской веры, главным виновникам всех гонений на гугенотов и ответственных за потоки крови, пролитой в междоусобных войнах. Было очевидно, что все должны скорее покинуть Париж и приготовиться к новой войне; но это станет возможным только, когда адмирал поправится настолько, что будет в состоянии уехать.

– Он ужасно страдает, – рассказывал один из дворян. – Хирург не принес инструментов и отрезал палец в три приема кинжалом. Мерлен, его духовник, был при нем с несколькими ближайшими друзьями. Все мы плакали; но адмирал обернулся к нам и сказал: «Друзья мои, о чем вы плачете? Я счастлив, что страдаю за веру». Потом он сказал, что искренно прощает виновного и его подстрекателей.

Через час пришел Франсуа.

– Принц видел короля, Филипп. Король страшно разгневан и поклялся, что подвергнет самому жестокому наказанию всех, кто виновен в этом преступлении. Нам не стоит тут оставаться, Филипп, мы все равно не увидим адмирала.

На улице их догнал граф де Валькур.

– Я только что от адмирала, – сказал он, – ему лучше. Хирург надеется, что на следующей неделе он будет уже в состоянии путешествовать на носилках.

– Хорошие вести, – сказал Франсуа. – Чем скорее мы выберемся из Парижа, тем лучше.

– Без сомнения, – согласился граф, – лишь бы адмирал поправился. Ему теперь грозит яд, и если бы даже сам король просил его остаться в Лувре до выздоровления, я не советовал бы ему принимать приглашение; но пока мы подождем. Король возмущен, он велел запереть все улицы Парижа, кроме двух, и требовать паспорт у каждого входящего и выходящего из Парижа.

Тем временем они подошли к дому графа.

– Войдите, господа, – сказал он, – моя дочь очень встревожена нападением на адмирала, к которому она питает глубокое уважение.

– Как он себя чувствует? – спросила поспешно Клара, когда они вошли в комнату.

– Ему лучше, Клара.

– Слава Богу! – сказала она с облегчением. – А что король?

– Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.

– Я хотела бы уехать в Дофинэ, папа. Этот город с его жестокостью мне ненавистен.

– Мы скоро уедем, дорогая. Доктор надеется, что через неделю адмирал сможет путешествовать на носилках, и мы все последуем за ним.

– О, как долго, папа! За неделю многое может случиться.

– Бояться нечего, Клара. Никто не посмеет сделать чего-нибудь из опасения гнева короля. Как вы думаете, монсеньор де Лаваль?

– Я согласен с вами, граф.

– А вы, сэр Филипп?

– Я не вижу основания к опасениям, граф, но думаю, что следовало бы принять некоторые предосторожности. Откровенно говоря, я заразился страхом от моего слуги, веселого малого, который теперь мрачен как туча; он боится восстания черни, подстрекаемой Гизами.

– Это не похоже на вас, побывавшего в стольких битвах и опасностях, – сказал граф с улыбкой. – Но какие же предосторожности мы могли бы предпринять?

– Я не думал об этом, – сказал Филипп. – Но, если бы от меня зависело, я предложил бы, чтобы одна треть нас – гугенотов, вооружившись, охраняла день и ночь наши квартиры; затем, чтобы было назначено место, например дом адмирала, куда все могли бы собраться в случае тревоги.

– Первое едва ли возможно, – заметил серьезно граф, – это показалось бы недоверием к обещаниям короля. У нас достаточно врагов при короле, которые сумеют истолковать ему наши действия в дурную сторону.

Вошли еще трое гугенотов, и разговор зашел о положении дел. Клара подошла к Филиппу, стоявшему в стороне.

– Вы действительно верите в опасность, сэр Филипп?

– Верю, графиня. Население ненавидит нас, и в Париже нередко бывали избиения гугенотов. Без сомнения, Гизы виновны в нападении на адмирала; парижская чернь обожает их, и им стоит сказать только слово, чтобы поднять на нас весь город.

– Значит, опасность действительно существует. Не посоветуете ли вы мне что-нибудь?

– Выходите на улицу как можно реже, а спать ложитесь в платье, чтобы быть готовой встать в любую минуту.

– Я исполню это. И только?

– Я ничего не знаю, – сказал Филипп, – пока советую сделать хоть это.

Вернувшись домой, Филипп, к своему великому удивлению, не нашел Пьера, который явился только на другое утро.

– Где ты был всю ночь? – спросил сурово Филипп. – Кажется, теперь не время для удовольствий.

– Я уходил из города, сударь, – сказал Пьер.

– Зачем?

– Я слышал, сударь, как граф де Лаваль рассказывал о покушении на жизнь адмирала. Мне кажется, это подтверждает все то, что я вам говорил. Вы ушли, а я не успел переговорить с вами и осмелился действовать на свой страх.

– Что же ты сделал?