Лев Толстой

Но благотворные результаты действия кумыса вновь быстро рассеялись в легкомысленной и возбужденной атмосфере, которая царила в то лето в Ясной Поляне. Вернувшись домой в июле, Толстой страдал, все выводило его из себя. Он отказался возглавить дворянство Крапивенского уезда, чтобы его не смогли заподозрить в сотрудничестве с властями. Как-то ходил навещать умирающего мужика, а возвращаясь, услыхал, что Сережа играет «Венгерские танцы» Брамса. И взволнованно сказал: «Я его не упрекаю за это, но как странно: рядом с нами живут нищие люди, болеют и умирают, а мы этого не знаем и даже знать не хотим – играем веселую музыку».[510]

В другой раз, возобновив игру в «почтовый ящик», предложил к размышлению вопрос: почему слуги должны готовить, убирать, подавать, а господа есть, сорить, снова есть? И уточняет, что седьмого июля было убито тринадцать цыплят, восьмого – баран, десятого, одиннадцатого и двенадцатого – в дом принесли двадцать килограммов говядины, две курицы, семь цыплят и ягненка… Не забывает при этом и распорядок дня в Ясной Поляне: с 10 до 11 утра – кофе в доме, с 11 до 12 – чай на площадке для крокета, с полудня до часа – снова чай, с двух до трех – занятия, с трех до пяти – купание, с пяти до семи – обед, с семи до восьми – крокет и лодочная прогулка, с восьми до девяти – чай, с девяти до десяти – тоже, с десяти до одиннадцати – ужин, с одиннадцати и до десяти утра – сон.

Отдохновение Лев Николаевич находил, делая что-нибудь руками, помогая мужикам. Дети приносили ему в поле еду. Таня с радостью отмечала, что он посвежел, повеселел и как будто снова стал ближе. Толстой же признавался Русанову, что хочет, чтобы его куда-нибудь сослали или заперли где-нибудь. Стыд за материальное благополучие, желание «физического» подтверждения душевных страданий, зависть к тем, кому повезло быть несчастными, – вот чувства, которые переполняли его.

Второго сентября 1883 года Толстой узнал, что 22 августа в Буживале умер Тургенев. И пожалел, что не ответил на такое грустное и нежное его письмо. Конечно, желание Ивана Сергеевича, чтобы он возвратился к литературе, было абсурдным, но высказано было из лучших побуждений. Смерть Тургенева заставила Льва Николаевича по-другому взглянуть на него, вздыхать, плакать, перечитывая его вещи. «Сейчас читал тургеневское „Довольно“. Прочти, что за прелесть», – пишет он жене. Хотя восемнадцать лет назад презирал эту книгу, полную, по его словам, ложных страданий.

Тело Тургенева перевезли в Москву. На Северном вокзале Парижа прощальные речи произнесли Эдмон Абу и Эрнест Ренан. Московское общество любителей русской словесности решило провести 23 октября торжественное заседание, посвященное великому писателю. Толстой приглашен был и согласился выступить. Он пишет Тане, что в Москве страшное волнение и что в большой зале университета будет толпа народу.

Предстоящим событием обеспокоены были и представители органов правопорядка. Лев Николаевич уже некоторое время состоял под наблюдением полиции: секретные донесения сообщали о его посещении молокан, о том, что он внушает мужикам ложные и опасные идеи о всеобщем равенстве и что утверждает, будто православная Церковь искажает учение Христа. Двадцать восьмого сентября его вызвали в Крапивино в качестве присяжного, Толстой отказался принять участие в судебном заседании, заявив, что его религиозные убеждения не позволяют ему участвовать в процедуре наказания. На него наложен был штраф в двести рублей, но, покидая зал заседаний, он был горд собой. Восемнадцатого октября того же года граф Дмитрий Андреевич Толстой представил императору записку, в которой предлагал принять меры против деятельности Льва Николаевича, направленной на подрыв доверия русского народа в правосудие и православие. Царь не принял еще никакого решения, когда министр по делам печати сообщил министру внутренних дел о намерении писателя произнести речь на вечере памяти Тургенева. Подчеркивалось, что Толстой – безумец, от которого всего можно ожидать, и скандал может выйти огромный. Немедленно телеграммой московскому генерал-губернатору князю Долгорукому приказали согласовывать с ним все речи, которые должны были быть произнесены на готовящемся заседании. Долгорукий вызвал к себе президента «Общества любителей русской словесности» и посоветовал отложить заседание на неопределенный срок. Так, по «вине» Толстого, Тургенев лишен был посмертных торжеств в его честь. Над их дружбой всегда тяготело какое-то невезение.