Лев Толстой

Поражает энтузиазм Толстого, проповедующего подобные религиозные идеи и считающего их абсолютно новыми, тогда как история их восходит к Средневековью, вальденской ереси, квакерам, лоллардам и анабаптистам, говорившим о ненужности церкви, бессмысленности таинств, независимости народа от королей, представителей власти и священников. Что до социального аспекта, то своего рода коммунизм под соусом христианства предполагает излишнее доверие к людям. Если бы каждый любил ближнего больше, чем себя самого, если бы землю населяли последователи Толстого, отпала бы необходимость в законах, судах, жандармах и правительствах. Если бы все были одинаково умны, энергичны и умелы, если бы каждый работал на себя, не было бы необходимости распределять занятия по способностям, рискуя создать несправедливое неравенство. Если бы для победы достаточно было не сопротивляться, можно было бы распустить армию и открыть границы.

К несчастью, люди слеплены из иного теста: жестокость, ревность, лень, ложь, насилие укоренились в наших сердцах. Говорить о том, что, отменив материальные средства распространения зла, можно ликвидировать само зло, все равно что ставить волов позади повозки. В который раз, излагая свою доктрину, Толстой видит проблему решенной, даже не обсудив ее, полагая, что достаточно только неистового жара пророка. Его ярость обрушивается на все, что пользуется почетом у его современников.

Каждое широко распространенное мнение выводит его из себя, ему хочется навязать собственную шкалу ценностей, отвергнув все, что было до него, в конце концов, переделать мир.

Между прочим он дает совет супружеской покорности и собственной жене: только женщина-мать имеет право на уважение мужчины, все остальные – шлюхи (необходимость которых для общества он еще недавно провозглашал). Женщина-мать никогда не будет подталкивать мужа к ложным занятиям, единственная цель которых – присвоение чужого труда, но сама будет смотреть на них с отвращением как на возможный способ развращения собственных детей. Только такая женщина имеет власть над мужчиной, становясь его путеводной звездой.

Читая этот пассаж, Соня должна была понять, что ей никогда не стать путеводной звездой в том смысле, который вкладывал в это муж. Он сколько угодно мог полагать, что его философские труды важнее литературных, она отказывалась в это верить. Восхитительная «Смерть Ивана Ильича», написанная Толстым в этот год, казалась ей наилучшим подтверждением собственной правоты. После путаных философских трактатов этот простой, глубокий рассказ служил свидетельством его мастерства как писателя.

Поначалу история имела название «Смерть судьи», поскольку основой для нее послужила мучительная смерть в 1881 году тульского судьи Ивана Ильича Мечникова, о подробностях которой Толстой знал от брата покойного. Первый замысел состоял в том, чтобы составить дневник человека, борющегося со смертью, а потом уступающего ей. Позже Лев Николаевич понял, что рассказ от третьего лица дает больше возможностей для трагического углубления темы смерти, в частности, сменой угла зрения. Дневник превратился в роман.