Лев Толстой: Бегство из рая

Тревога Черткова была объяснимой. К началу ХХ века он стал фактическим, а позднее и юридическим правообладателем на все произведения Л.Н., выходившие за границей. Проживая в местечке Крайстчерч в 150 км от Лондона, на вилле, купленной ему матерью, Чертков организовал там типографию и начал строительство хранилища рукописей Толстого. Хранилище это, в отдельном доме, было оборудовано по последнему слову архивной науки и техники. При помощи газовой печи и специальной вентиляции в нем поддерживалась постоянная влажность и температура. Оно была снабжено противопожарной системой и электрической сигнализацией. Никто ночью не мог прикоснуться к ручкам огромной кладовой без того, чтобы в доме Черткова не поднялся оглушительный звон. Сама же бетонная кладовая была сделана настолько прочно, что даже в случае землетрясения она провалилась бы, но не разрушилась. Но всё это лишалось для него смысла, если бы не было формального завещания Толстого, в котором признавались бы права Черткова на хранение и публикацию этих бесценных рукописей. Неслучайно именно после Крыма Чертков начинает вести борьбу за завещание Л.Н., которая закончилась трагическим уходом Толстого.

Одновременно шла битва за душу писателя.

Второе письмо митрополита Антония (Вадковского) графине Толстой, написанное уже в Крым, было инициативой самого владыки. Зять Л.Н. Михаил Сухотин называет это письмо «иезуитским», считая, что целью его была попытка Синода, перепуганного результатами «отлучения», спасти репутацию и вернуть писателя в лоно церкви на пороге его смерти. Сухотин был человеком лояльным и отнюдь не разделял пафоса антицерковных и антигосударственных выступлений своего тестя. Известно, что он встречался с отцом Иоанном Кронштадтским. Таким образом, его трудно заподозрить в предвзятости мнения.

Однако Вадковский был личностью слишком сильной и самостоятельной. Бывший ректор Петербургской духовной академии, почетный доктор Оксфордского и Кембриджского университетов, столичный митрополит и главная фигура в Синоде, Антоний не мог быть «исполнителем» какой-либо коллективной воли. Трудно сказать, был ли он «движим любовью к писателю», как считает Георгий Ореханов, но что письмо написано страстно и искренно, не вызывает сомнения. Собственно, этим оно и отличается от первого письма графине, умного, но холодноватого и несколько иронического.

Возможность реальной смерти Толстого придавала совсем иной оттенок «определению». Умри Толстой в Крыму, Синод оказался бы в сложном положении. В глазах общественного мнения это была бы героическая смерть пострадавшего от церковных властей.

Правота хитрого и осторожного Победоносцева в этом случае стала бы очевидной. Для императорского двора и лично Николая такая смерть была невыгодной во всех отношениях. Кроме внутренних проблем, это ставило Россию в неловкое положение перед лицом Европы.

Письмо Вадковского, видимо, было результатом сплетения многих обстоятельств: личного желания владыки, воли царя и общей ситуации, сложившейся в России вокруг Толстого после «отлучения».

Письмо невелико, процитируем его полностью: