«Лев Толстой очень любил детей...»

Д.-М.: «Поэта Майкова мы вставили в анекдоты просто потому, что он наш частичный однофамилец. Но не предок» (подробней крайне интересную историю о ее предках см. на стр. 252).

Городничий в «Ревизоре» напоминает, что «казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар». Гиляровский в «Людях театра» свидетельствует, что эта реплика стала присказкой у актеров казенных театров, которым запрещали играть на стороне, в частных театрах.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 26 (стр. 43, 44)

Лермонтов был влюблен в Наталью Николаевну Пушкину, но ни разу с ней не разговаривал. Однажды он вывел своих собак погулять на Тверской бульвар. Ну, они, натурально, визжат, кусают его, всего испачкали. А тут — она навстречу, с сестрой Александриной. “Посмотри, — говорит, — машер, охота некоторым жизнь себе осложнять! Лучше уж детей держать побольше!”

Лермонтов аж плюнул про себя. “Ну и дура, — думает, — мне такую даром не надо!” С тех пор и не мечтал больше увезти ее на Кавказ.

Наталья Пушкина предстает «смутным объектом желаний» Лермонтова в рамках широкой низовой традиции приписывания ей разнообразных поклонников или даже любовников. Кроме того, Лермонтов был офицером (и в анекдотах это его главное амплуа), а император Николай I ухаживал за Натальей Пушкиной, по выражению ее мужа, «как офицеришка».

С Пушкиным Лермонтов увидеться не успел, а вот с его вдовой познакомился позже, на карамзинских вечерах. По воспоминаниям ее дочери А. П. Араповой, он всегда избегал ее, был холоден, явно виня ее за гибель мужа. Вдова же хотела поблагодарить его за стихотворение «Смерть поэта». Раскрылся он ей и тепло поговорил только в последний вечер накануне своего отъезда на Кавказ, где ему суждено было погибнуть. (См. Мануйлов В. А. Назарова Л. Н. Лермонтов в Петербурге. Лениздат, 1984. С. 206).

Детей у Натальи Николаевны родилось много: от первого брака 4, от второго — 3. Кроме того, в доме супругов Ланских жили родственники и воспитанники, о которых она заботилась, как о родных.

В версии самиздата непонятное слово «машер» (ma chère, фр. — «моя дорогая») бывает исключенным.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 27 (стр. 45)

Однажды Гоголю подарили канделябр. Он сразу нацепил на него бакенбарды и стал дразниться. “Эх ты, — говорит, — лира недоделанная!”

Д.-М.: «Бакенбарды тут подразумеваются пушкинские. Наверно, Пятницкий имел в виду, что Гоголь завидовал Пушкину».

Обратите внимание на аллитерацию «бакенбарды — канделябры».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 28 (стр. 46)

Тургенев хотел быть храбрым, как Лермонтов, и пошел покупать саблю. Пушкин проходил мимо магазина и увидел его в окно. Взял и закричал нарочно: “Смотри-ка, Гоголь (а никакого Гоголя с ним вовсе и не было), смотри-ка, Тургенев саблю покупает! Давай мы с тобой ружье купим!”

Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден.

Существует мемуарная запись о взаимоотношениях Тургенева с саблями: внук казахского хана, офицер и этнограф Чокан Валиханов (1835–1865) рассказывал друзьям, что «однажды, когда он изображал “гром и молнию Невского проспекта” (…), т. е. когда шел по Невскому, отпустив на длинном ремне саблю, Тургенев удостоил его своим вниманием и наступил ему на саблю». Друг Валиханова, пересказавший с его слов эту историю, впрочем, добавляет, что, наверное, она выдумана (Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в 5 томах. Главная ред. Казахской сов. энциклопедии, 1985. Т. 5. С. 363).

В версии самиздата постоянно исчезает особенная разговорная интонация анекдотов, идет упрощение речи. Например, фраза в скобках звучит как «а никакого Гоголя с ним не было».

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

№ 29 (стр. 47)

У Вяземского была квартира окнами на Тверской бульвар. Пушкин очень любил ходить к нему в гости. Придет — и сразу прыг на подоконник, свесится из окна и смотрит. Чай ему тоже туда, на окно, подавали. Иной раз там и заночует. Ему даже матрас купили специальный, только он его не признавал. “К чему, — говорит, — такие роскоши!” — и спихнет матрас с подоконника. А потом всю ночь вертится, спать не дает.

Д.-М.: «Широкий подоконник, с которого удобно смотреть на Тверской бульвар — не от подлинного домика Вяземского, а от того же Дома Герцена, флигель справа, большие окна на первом и втором этаже, все как на ладони».

О проживании Пушкина у Вяземского даже есть советские стихи: «…Здесь когда-то Пушкин жил, / Пушкин с Вяземским дружил, / Горевал, лежал в постели, / Говорил, что он простыл…» (Геннадий Шпаликов, «Я шагаю по Москве», 1963).