«Лев Толстой очень любил детей...»

В середине 1920-х Алексей и Валентина Герны живут в Твери, там в их доме также много литературных гостей — ехавшие из Москвы поэты останавливались именно там. Например, у Багрицкого был именной диван, на котором он регулярно ночевал. Сестры рассказывают: «Ближайшим другом и единомышленником был Николай Оттович Широкий, библиотекарь, образованный и тонкий человек, конечно, преданный поэзии, крестный отец тетки Татьяны. В то время библиотеки избавлялись от наследия прошлого. Старые журналы списывали, Н.О. стопками уносил их домой или Гернам. Бабушка вырезала иллюстрации, гравюры, портреты литераторов, виньетки, забавные картинки, сшивала альбомы из толстой серой бумаги и вклеивала в них для будущего эстетического воспитания детей. Мы потом немало оттуда содрали».

После 1930 года, когда Алексей Герн оставил жену и троих детей ради новой семьи, бабушка Валентина стала работать в Твери библиотекарем, а в 1932 году перебралась с детьми в Москву, позже поселилась в Лосинке (гор. Бабушкин) и стала работать педагогом в детской психбольнице в усадьбе Медное.

Жилось тяжело. В 1941 году Валентина Герн была вынуждена устроиться работать в больничную кухню посудомойкой. Внучки вспоминают о любимой бабушке в этот период: «Нельзя сказать, что В. В. была полностью безразлична к своему статусу. В нищете и унижении она помнила, что была когда-то дамой. Но — человек сам творит среду обитания (в пределах возможного). Бабушка затеяла газету “У плиты” — “орган ин-та повышения квалификации работников общепита”. После войны Валентина Герн стала работать там же регистратором. Дома у бабушки, в Лосинке, как вспоминают сестры, «книг было много, помимо полок — связки за столом, под столом, связки в передней, на полке среди обуви. Можно было вытащить “Трофеи” Эредиа, “Калевалу”, Бальмонта, альманах со стихами Гумилева, Тагора, но, к счастью, еще Уитмена — какое чтение для советских школьниц! А можно было уйти и бродить по колено в снегу».

* * *

Людмила, будущая мать сестер Доброхотовых-Майковых, была перевезена в столицу в 14 лет. Здесь же она поступила в Художественное училище памяти 1905 года и вышла замуж. В отличие от мужа она сумела стать художницей, хотя и не известной; кормить детей в итоге пришлось шитьем.

После гибели Александра в 1945 году она осталась вдовой в 27 лет с тремя девочками на руках, жила в квартире родителей мужа и воспитывала детей с помощью свекров, своей матери и ее книг. Девочки, как и их отец, учились в школе напротив дома (теперь № 57).

Дом же, в котором они жили, стоит рядом с Пушкинским музеем — доходный дом Стуловых (Малый Знаменский переулок, 8, стр. 1, кв. 12). Сейчас здание передано ГМИИ, после реставрации в нем откроется музейный Дом Текста.

Эффектный дом в стиле модерн был построен в 1914 году, тогда же в него въехал прадед Александр Карпович Доброхотов-Майков с женой и потомством. Он то ли купил квартиру, то ли просто снял, но застрял надолго. После революции 7-комнатная квартира была превращена в коммуналку, Доброхотовым-Майковым остались 3 комнаты. Представители нескольких ветвей семьи жили здесь до самого расселения здания в 1963 году.

Одна из их комнат оказалась запечатленной на популярной картине Сергея Викторова «Маяковский в мастерской РОСТа». Ее автор еще с училища дружил с Людмилой, был в нее влюблен и постоянно ходил в гости. А для большинства исторических фигур на своих полотнах использовал в качестве натурщика ее свекра, деда сестер Сергея Доброхотова-Майкова. Из других материнских друзей-художников запомнились Глеб Миронов, Рафаил Закин, Георгий Сатель, Георгий Щетинин.

Татьяна (слева) и Наталья Доброхотовы-Майковы, декабрь 2019 года. Фото С. Багдасаровой

Сестры вспоминают о доме своей молодости: «Дом был известен среди закоренелых москвичей, как “дом с мухами” там на лестнице были огромные окна с расписными стеклами, выходившие, правда, не наружу, а на черный ход, но на этих стеклах были нарисованы мухи размером с ворону. Внизу в холле с мозаичным полом стояли кариатиды в виде черных египтян. Чего в квартире только не было: колонны, расписные потолки виноградами, два туалета с раковинами, одна в цветочек, а в другом — большое окно, большая ванная, огромная кухня, красивый дубовый паркет. Лепные и расписные фризы были везде, где только можно, в том числе в нашей комнате. В кабинете кессонный потолок в ассирийском стиле, в гостиной белая дверь, расписанная арабесками под стансы Рафаэля. Потолок в прихожей был расписан под виноградную беседку. Мы это узнали незадолго до отъезда. То ли его отмыли, то ли лампочку ввернули сильную.