Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Брошюра К. Н. Леонтьева в первую очередь была откликом на Пушкинскую речь Ф. М. Достоевского (1880), а также на рассказ Л. Н. Толстого «Чем люди живы?». Работа содержала развернутую критику некоего нового мировоззрения, которое, как полагал Леонтьев, ярко выражено в сочинениях двух известных русских писателей и является попыткой подмены истинных христианских идеалов. Кроме того, в работе содержится развернутая критика отдельных идей Ф. М. Достоевского, в том числе его ключевого утверждения о возможности «братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону» (ДПСС. Т. 26. С. 148), «великого восторженного гимна нового и последнего воскресения» (ДПСС. Т. 13. С. 379) – утверждений, под которыми, возможно, мог подписаться и Л. Н. Толстой.

Сейчас, по прошествии ста тридцати лет, можно говорить о том, что реакция К. Н. Леонтьева на творчество двух великих русских писателей была своеобразной, очень глубокой и важной прелюдией к рождению русского богословия культуры. Можно сказать по-другому: эта дискуссия, предваряя Религиозно-философские собрания начала XX в., поставила со всей остротой вопрос о том, как сделать христианство влиятельным в жизни, вопрос об отношении Церкви к миру, о путях христианского творчества и культуры.

Более точно этот вопрос заключался в следующем: как Православие, стоящее на почве Писания и святоотеческой традиции, может в новых исторических условиях воспринять творческие задачи культуры?

Очень важно, что дискуссию начал именно К. Н. Леонтьев, который обладал двумя замечательными качествами, глубоко подмеченными В. В. Розановым – смелостью и интеллектуальным аристократизмом.

«Он имел силу сказать вещи, каких никто в лицо обществу и читателям не говаривал. Говорили, и пуще, – невежды. В Л<еонтьев>е же чувствовался аристократизм ума и образования <…> Леонтьев вообще действовал, как пощечина. “На это нельзя не обратить внимания”, – произносил всякий читатель, прижимая ладонь к горящей щеке».

Розанов В. В. Литературные изгнанники. Н. Н. Страхов. К. Н. Леонтьев. С. 62.

В своей работе К. Н. Леонтьев точно обозначает черты нового мировоззрения, которое он называет «розовым христианством».

«Об одном умалчивать; другое игнорировать; третье отвергать совершенно; иного стыдиться и признавать святым и божественным только то, что наиболее приближается к чуждым православию понятиям утилитарного прогресса – вот черты того христианства, которому служат теперь многие русские люди и которого, к сожалению, провозвестниками явились на склоне лет своих наши литературные авторитеты».

Леонтьев К. Н. Наши новые христиане, Ф. М. Достоевский и гр. Лев Толстой. М., 1882. Введение. С. IV.

Почему К. Н. Леонтьев решил назвать это христианство именно «розовым»? Как это связано с символикой цвета? В христианстве красный цвет – цвет крови, мученичества, подвига, цвет жертвы Христовой, страдания за Христа и свидетельства о Христе. На иконах красным цветом изображаются одежды мучеников, крылья приближенных к престолу архангелов – серафимов. Красный цвет – символ воскресения, победы жизни над смертью. Очень интересна мысль Ф. М. Достоевского из записной тетради 1880–1881 гг.: «…вера – это красный цвет» (ДПСС. Т. 27. С. 56). «Розовое христианство», разбавленное – вроде бы еще христианство, но уже недостаточно концентрированное. С. Г. Бочаров предлагает следующее противопоставление: «розовое христианство» Достоевского, которое все-таки еще имеет красный прототип, и черное у Леонтьева, уже не имеющее в иконописи прототипа, если не учитывать изображений пещеры – символа могилы, а также адской бездны[344]. Однако О. Л. Фетисенко настаивает, что речь идет не о цвете, а о веществе – розовой воде, парфюмерном средстве, которое используется для «услащения». В этом смысле в словоупотреблении К. Н. Леонтьева термины «розовое христианство», «маргариновое христианство», «сентиментальное христианство», «пресные боголюбцы», «услащение» являются синонимами[345].