Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Переехав в связи с новым назначением отца в девятилетнем возрасте в Царское Село, А. А. Толстая стала свидетельницей царствования четырех российских императоров. В 28 лет она – фрейлина при дворе Николая I и воспитательница его дочери, великой княгини Марии Николаевны, а затем, с 1865 г. – воспитательница дочери Александра II, великой княгини Марии Александровны. После замужества великой княгини в 1874 г. за графиней А. А. Толстой были сохранены пожизненно ее статус и содержание фрейлины. Новый император Александр III с детских лет проникся уважением к ней, поэтому она занимала особенно близкое положение возле императрицы Марии Федоровны. В знак признательности царской семьи графиня А. А. Толстая была удостоена высшей награды для придворных дам – ордена Святой Екатерины.

Фрейлинские обязанности были довольно обременительны и требовали большого напряжения, но в то же время давали большие возможности участия в культурной жизни. А. А. Толстая имела огромный круг знакомств, общалась с выдающимися современниками в России и за ее пределами, была лично знакома с Ф. Тютчевым, И. Тургеневым, Ф. М. Достоевским, И. Аксаковым, А. Рубинштейном, многими известными дипломатами, переписывалась с канцлером О. Бисмарком.

Без преувеличения можно сказать, что А. А. Толстая – одна из самых выдающихся русских женщин XIX в. Не только по благородству души и культуре, но и по какой-то поразительной широте умного, проницательного, внимательного сердца, способного к сочувствию, но твердо и убедительно стоящего на страже своих верований – вообще, по ее собственному точному выражению, способности правильно приняться за добро, способности «полюбить правду, вечную правду», той способности, которая была полностью утеряна у многих других представителей русской аристократии. В своих воспоминаниях она часто, говоря о религиозной трагедии своего племянника, упоминает об одном особом умении – «любить близкую вам душу», не человека, а его душу: «Это несравненно сильнее всякой земной любви; а душа Льва Николаевича была мне невыразимо дорога»[382]. В этих словах проявляется свойственная А. А. Толстой «теплота сердечная, которая другим дает счастье и поднимает их выше», ибо поистине она была счастливым человеком в самом глубоком значении этого слова – по мысли Л. Н. Толстого, она могла «легко и свободно давать другим счастье»[383].

В этом смысле некоторым диссонансом звучит отзыв о характере графини А. А. Толстой в биографии великого князя Сергея Александровича: «…очень образованная и умная женщина, очень добрых христианских правил и твердых убеждений, но в то же время была очень тяжелого характера, честолюбивая, надменная и не всегда сдержанная»[384]. С. Д. Шереметьев также относился к ней очень критично и полагал, что именно А. А. Толстая, а также Е. Г. Шереметьева (Строганова) были главными защитницами и покровительницами Л. Н. Толстого при дворе[385].

Не будем сейчас искать причин такого отношения к «бабушке»: в высших сферах все было непросто. Одно можно сказать совершенно определенно. В письмах А. А. Толстой Л. Н. Толстому присутствует убедительное изложение христианского учения и даже отчасти православной аскетики. Каким образом она могла этого добиться, где училась если не богословию, то, во всяком случае, способности четко и последовательно излагать свои религиозные взгляды? Кто были ее наставники? Как и где могла получить это глубоко духовное по своей природе знание женщина, проведшая всю свою сознательную жизнь при дворе? Откуда в ее душе жило понимание того, что «одна пылинка настоящего смирения научает нас гораздо большему, чем все наши так называемые возвышенные мысли и стремления к Богу»[386]?

Ответов на эти вопросы у меня нет, но яркая особенность чуткого ума и любящего, умного сердца А. А. Толстой – способность «переступить на тот берег», где Христос, и твердо и осознанно сказать «знаю, верю, люблю»[387]. Именно эта особенность придавала вере «бабушки» особый, пасхальный характер, удивительную сердечную теплоту, уверенность, что «у Бога мертвых нет, кроме живущих без упования, – но и для тех придет час милосердия»[388].

Вера А. А. Толстой – не та «до-догматическая»[389] и поэтому не прошедшая испытания умом и сердцем вера многих ее образованных и титулованных современников, для которой характерны «стеноз сердца» и «артроз ума». Эта вера являлась законченным и осознанным выражением и содержанием всей ее жизни, в ней присутствовало столь редкое в XIX в. понимание глубинной связи между личными религиозными убеждениями человека и верой Церкви, связи между догматом и нравственностью, таинственной, мистической связи между человеком и Богом, Христом, связи, без которой вера человека превращается в более-менее благочестивые и всегда сентиментальные переживания добра или, по выражению самой А. А. Толстой, романтические и ультра-идиллические утопии.